– Что ж, – отозвалась Тазендра, – вы правы. Но должна честно признаться, не понимаю почему.
– Дело в том, – промолвил Айрич, – что мы ввязались в политические игры Империи, причем руководствовались собственными интересами, не пытаясь ей служить. Мы совершили ошибку, и я признаю себя в том виновным.
– Ба, – вмешался Пэл. – Конечно, мы оказались в центре интриг, но в этом нет ничего плохого, если император силен; именно таким способом дворянин и должен доказать свою силу, прославиться. Когда же император проявляет слабость, те, что ему служат, могут обнаружить лишь собственную слабость.
Кааврен нахмурился:
– Вы говорите, что император слаб? Не понимаю почему?
– Действительно? – удивился Пэл. – Взгляните на нас. Мы четверо – прошу прощения у вас, Аттрик, и у вас, Катана, – отправились в путь из Драгейры по долгу службы. Иными словами, мы служим Империи, которую олицетворяют его величество и двор.
– Пока все понятно, – сказал Кааврен, – пожалуйста, продолжайте.
– Но двор похож на паутину криоты, которую разорвал ветер. Повсюду протянулись щупальца интриг, но все так запуталось, что мы не ошибемся, если используем слово «анархия». Нам не повезло, и мы попали в паутину – возможно, по чистой случайности. Щупальцами никто не управляет. В противном случае нас бы успели перехватить еще до того, как мы покинули город. А кто должен осуществлять контроль, если не император? И раз император на это не способен, значит, он слаб.
– А почему, – заинтересовался Кааврен, – император слаб?
– Ну прежде всего он молод.
– Однако у него самые добрые побуждения, – добавил Айрич.
– О, тут я с вами совершенно согласен. Но он молод, к тому же обладает самым серьезным недостатком, какой только может иметь император.
– И в чем он заключается? – спросил Кааврен.
– Император слушает плохих советников.
– Ну должен же он кого-то слушать.
– Да, но необходим опыт, чтобы отличить плохого советника от хорошего.
– И как же ему решить эту проблему? – осведомился Кааврен, которого немало поразил столь неожиданный взгляд на императорскую политику.
– Как предлагал Айрич: найти людей, принимающих интересы Империи близко к сердцу.
– Ну а кто окружает его сейчас?
– Сейчас его советников прежде всего интересуют собственные дела, и они дают ему такие рекомендации, которые помогают им снискать его расположение. Вот почему они часто и без всякой надобности друг другу противоречат, что приводит к невнятной общей политике Империи. В результате Пепперфилд остается без защиты, баронесса, – тут он поклонился Катане, – ускользает из-под ареста, а до конца доводится лишь кампания по захвату безделушек, ведь император так любит разноцветные камешки.
– Ну, – с улыбкой заметил Айрич, – если бы он имел советника такого, как вы…
– О, – ответил Пэл, пожалуй даже слишком быстро, – у меня нет подобных амбиций, уверяю вас.
Айрич и Кааврен переглянулись и обменялись короткими улыбками.
– Тем не менее, – заговорила Тазендра, которая, как водится, ничего не заметила, – если бы вы стали его советником, что бы вы сказали его величеству?
Однако Пэл лишь покачал головой, словно вдруг сообразил, что холодная ночь и тепло костра заставили его открыть больше, чем он собирался.
– Должен признаться, если бы я был советником, – промолвил Айрич, – пост, интересующий меня ничуть не больше Пэла, я бы прежде всего предложил ему арестовать леди Катану.
Леди Катана удивилась, но Айрич вел себя столь корректно, что она не могла на него обижаться. Аттрик тоже с удивлением на него посмотрел, но промолчал. Кааврен же, которому вдруг стало не по себе, заявил:
– Ну, миледи, а как бы поступили вы? Прах и пепел! Нельзя же убивать всех, кому не нравятся ваши картины.
– Вы не рисуете, – холодно возразила Катана.
– Что ж, тут вы абсолютно правы, и я умолкаю.
Через некоторое время Катана заговорила, но так тихо, словно ее слова не предназначались ни для кого, кроме нее самой:
– Он вел себя чересчур заносчиво. Я работала над этим полотном тридцать девять лет, из них одиннадцать провела в джунглях, где наблюдала за драконами, иногда пробираясь в их жилища. Пять лет я писала задний план – чтобы каждое растение, каждый камень, каждая тень стали реальнее, чем натура, с которой я их срисовала, – и в то же время они должны были поддерживать основную тему моего произведения.
Пятнадцать лет я делала зарисовки драконов, пока не научилась читать выражение их лиц, чтобы показать тем, кто не знает, что у драконов могут быть на лицах и такие выражения. Потом я рисовала и рисовала. Наконец я закончила и покрыла картину лаком, после чего с самым кротким видом принесла свое произведение лорду э'Дриену. Пока я стояла и готовилась к тому, чтобы показать ее первому зрителю, появился этот человек, бросил небрежный взгляд и посчитал, что моя картина не стоит даже комментариев.
Катана снова замолчала. Тазендра кашлянула и спросила:
– Стало быть, вы рассердились?
Катана улыбнулась и ответила:
– Ну, если хотите знать правду, я сожалею о том, что сделала.
– Как, – сказал Аттрик, – вы сожалеете?
– Да. Я жалею, что убила его. Во всяком случае, мне следовало дать ему больше времени, чтобы он успел подготовиться к защите. Однако меня охватил ужасный гнев.
– Ну, – задумчиво проговорил Аттрик, – мне известно, что такое гнев.
– А я, в свою очередь, отлично представляю, что такое месть, – ответила Катана.
– Значит, мы друг друга понимаем, – заметил Аттрик.
– Целиком и полностью, – согласилась Катана.
– Но относительно кистей…
– Кистей?
– В его глазах.
– Ба! Вранье!
– Вы уверены?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131