На выезде из деревни она вдруг резко развернула коня и подъехала вплотную к лагерю шаманов. Они уже давно без лишней суеты перенесли свои нехитрые пожитки на равнину, в палатки, поставленные для них по распоряжению Оракула. У крайней из них стоял какой-то человек, и, поравнявшись с ним, жрица натянула поводья. Глаза его, тусклые и черные, как кремень, были глазами глубокого старца, хотя сам он, несмотря на худобу и скрывавшие ее лохмотья, не производил впечатления пожилого человека.
Либис, не сходя с седла, наклонилась к нему.
– И ты не возражаешь, – она повела рукой в сторону обширного, украшенного лесами раскопа, – против всего этого?
– Не возражаю, госпожа.
– Могу я спросить почему?
Губы ее собеседника раздвинулись в улыбке, которая совершенно никак не отразилась на выражении его до черноты загорелого лица (многодневные бдения оссваридонитов не ограничивались лишь особо почитаемым черепом).
– Разве вы не возвращаете его к жизни? И разве сопротивлением его воскрешению следует нам благодарить его за бессчетные прозрения, открывшие нам суть человеческой истории?
Либис улыбнулась и кивнула, точно сама себе. Затем чуть слышно кашлянула и произнесла:
– Я рада и благодарна. Я в особенности рада, что вы не вмешиваетесь в труд наших рабочих, не пытаетесь смущать их…
– Разговорами на любую тему, госпожа. – Человек спокойно кивнул, на этот раз даже губы его не улыбались. – Так будет и впредь. У нас нет желания препятствовать вашим трудам в чем бы то ни было.
– Да пребудет с тобой благословение, шаман.
– И с тобой тоже, Оракул.
Когда она вернулась к своим компаньонам и прерванное путешествие продолжилось, Ниффт задумчиво произнес:
– Изумительные, я имею в виду пещеры его глазниц. Ты в них заходил, Кандрос?
– Нет. Не довелось как-то.
Ниффт едва заметно улыбнулся другу и вновь посерьезнел.
– Там было так тепло! А когда убрали часть скалы, которая нависала над глазницами и затеняла внутренность пещер, знаешь, что мы увидели? Задняя стенка левой глазницы треснула, в ней была настоящая дыра, сквозь которую проглядывал громадный металлический шар, окруженный костью, как раз на том месте, где должен быть мозг. Попомни мои слова, друг мой, этот кусочек окажется потяжелее всех прочих.
Когда они вернулись в город, подготовка к гражданской обороне была в полном разгаре. Реализации проекта предшествовали, впрочем, длительные и болезненные прения в Совете Старейшин. В пароксизме жадности Старейшины, из чьих карманов должна была поступить львиная доля золота, неустанно подчеркивали бесполезность затеи, настаивая, что животные, каким бы эффективным отпугивающим средством ни оказался драгоценный металл, просто сделают подкоп под любым позолоченным оборонительным сооружением, вставшим у них на пути, и обрушат его, как это делают саперы.
Дебаты все шли, а стадо приближалось. Взрослые животные, равно как и их прожорливые, день ото дня прибавляющие в размерах отпрыски, казалось, боялись свалиться в глубокую траншею (хотя многие из них благополучно пережили падение с куда большей высоты, когда вал для кормления обрушился прямо у них под ногами) и потому принялись проедать туннель, уходивший полого в землю. Оказавшись на дне рва, животные, величественно неуязвимые для любых снарядов, которыми осыпали их с бревенчатого палисада защитники, принялись за второй скат, точнее подъем, который должен был вывести их наружу, такой же покатый, как и первый. По мере того как эта линия обороны приходила в негодность, вынуждая защитников ее покинуть, а момент, когда неутомимые землекопы выйдут на поверхность под самыми стенами города, надвигался, потребность горожан в согласованных действиях сделалась настолько явной и неукротимой, что Старейшинам пришлось уступить. Соорудили огромные насосы, приводившиеся в действие мехами. Их присоединили к плавильным котлам, в которые Старейшины опустили долгие голы копившиеся груды золотых монет, а также меры золотого песка, лежавшие до этого в различных городских банках. Когда Либис вернулась, четверть стены уже вызолотили тончайшим слоем, который только смогли выжать из инженеров Старейшины, держа их под своим неусыпным контролем. Жрица быстро передала завершение этой задачи в руки Кандроса и его подчиненных, назначив Ниффта помощником. Люди, занятые у помп, мехов и плавильных чанов, радовались любой помощи: завершение работы не терпело отлагательства, поскольку стадо прогрызло уже более половины пути наверх. Ниффт и Кандрос вместе внесли некоторые усовершенствования в процесс, и дело пошло веселее. Кости Пастура между тем начали прибывать в город.
Относительная их легкость стала единственной удачей, выпавшей на долю караванщиков. Те из горожан, кто имел хоть какое-то представление о подобных вещах, божились, что циклопические останки весили едва ли треть от той массы, которой должны были обладать обычные кости животных подобных размеров. Акрополь так и стоял, ощетинившись лебедками и подъемными механизмами, с тех самых пор, как его покинула Смотрительница Стад, и, поскольку во всем городе не нашлось более просторной площадки для размещения колоссального скелета, то машинам представилась возможность внести дополнительную лепту в спасение города, поднимая части костяка Пастура наверх по мере того, как они прибывали в город через восточные ворота. Дальнейшие разрушения, в разной степени коснувшиеся еще тридцати семи зданий, потребовалось произвести, чтобы обеспечить беспрепятственную доставку разрозненных частей скелета к подножию центрального возвышения города;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30