Как раз когда она сидела, не зная, какой пояс выбрать из той груды, что держала перед ней на вытянутых руках Нофрет, объявили, что пришел второй верховный жрец Амона. Царица приказала немедленно впустить его, а когда он вошел и поклонился, не стала тратить время на любезности.
– Ну, говори же! – рявкнула она. – Какое выбрано имя? Он улыбнулся.
– Это был долгий и сложный выбор, ведь отпрыск чистых царских кровей должен иметь могущественное имя, способное защитить от любых опасностей.
– Да, да! Разумеется!
– Девочка будет носить имя Неферура, ваше величество.
Его слова повисли в воздухе. В комнату вдруг словно ворвался порыв холодного ветра, тяжкое, зловонное дыхание прошлого, от которого кровь отлила от лица Хатшепсут, а Нофрет задрожала и украдкой оглянулась на статую бога, однако жрец ничего, казалось, не почувствовал.
Потрясенная, Хатшепсут сделала ему знак приблизиться.
– Повтори имя, которое ты назвал, Ипуиемре, я, кажется, плохо расслышала.
– Неферура, ваше величество. Неферура. Она попробовала еще раз.
– Этого не может быть. Конечно, это могущественное имя, но его сила недобрая, и магия, заключенная в нем, злая. Вы ошиблись.
Жрец оскорбился, хотя и не подал виду.
– Никакой ошибки, ваше величество. Мы много раз вглядывались в знаки. Ее имя Неферура.
– Ее имя Неферура, – безжизненным голосом повторила она за ним. – Очень хорошо. Амон сказал свое слово, и дитя будет носить это имя. Ты можешь идти.
Пятясь, он пошел к выходу, поклонился, стражник распахнул дверь и снова закрыл ее за ним.
Хатшепсут сидела точно в трансе, глядя в пространство перед собой и беспрестанно бормоча имя.
– Пошли Дуваенене к фараону, – наконец приказала она Нофрет, – пусть передаст фараону имя. Сама я не могу идти. Думаю, сегодня мне лучше полежать. Неферура, – медленно произнесла она вновь, пока Нофрет расстилала постель. – Дурное предзнаменование для моей маленькой красавицы. Надо бы послать за чародеем, пусть заглянет в ее будущее.
Но подобное нездоровое любопытство было не в ее характере, она это знала и потому за жрецом Сета не послала.
Тутмос передал с Дуваенене свое официальное согласие с выбором имени, но сам не пришел. Она знала, что он сейчас с Асет в детской малыша Тутмоса. Вытянувшись на боку и положив голову на согнутую в локте руку, Хатшепсут бесцельно глядела в надушенный полумрак своей спальни и думала о своей сестре Неферу-хебит и маленькой газели, которых давно уже не было на свете.
Она так и не встала. Сенмут каждый день приносил ей девочку, она играла с ребенком, прижимала его к себе, улыбалась, но с ложа не поднималась. Ее охватила ужасная усталость, мертвящая, убийственная апатия. День за днем она только и делала, что пила, спала и ела, не покидая надежного убежища своей комнаты. В аудиенц-залах и министерских кабинетах дворца Хапусенеб, Инени и Ахмуз, отец Юсер-Амона, выбивались из сил, пытаясь справиться с растущей горой работы, а Тутмос и Асет охотились, катались на лодках и пировали; суета и беспрестанное мельтешение их рабов и прислуги только раздражали измотанных людей, которые от зари до зари корпели в своих кабинетах.
Сенмут как-то пытался сказать Хатшепсут, что без ее властной руки огромная государственная машина Египта скоро встанет, но та лишь раздраженно велела ему заниматься своими делами и напомнила, что люди не просто так становятся министрами.
Тогда он обратился к Тутмосу, зная, что, кроме фараона, идти больше не к кому, хотя его тошнило при одной мысли о встрече с ним. Время Сенмут выбрал неподходящее. Тутмос, Асет и их маленький сын как раз отплывали в Мемфис поклониться богине Сехмет, так что Сенмуту пришлось говорить с ним среди толпы прихлебателей на ступенях у причала царской барки, которая покачивалась на воде, развернув флаги в ожидании фараона.
Тутмос просто отмахнулся от него.
– Вернусь, тогда и посмотрим, – бросил он, не сводя глаз с Асет, которая, покачивая бедрами, взошла по сходням, обернулась и поманила его к себе.
Сенмут отошел, еле сдерживая беспомощный гнев. А когда Тутмос вернулся, ничего не изменилось, пиры продолжались по-прежнему.
Наконец жарким душным вечером к Хатшепсут отправился Нехези. Он без предупреждения ввалился в покой, где она сидела на постели абсолютно голая, не считая тонюсенькой повязки на бедрах, и вяло перебирала на коленях полузасохшие цветы лотоса; на столике возле кровати стоял пустой винный кувшин. Поклонившись, генерал решительно шагнул к ложу и остановился, глядя на женщину сверху вниз.
– Пора вставать, ваше величество, – не допускающим возражений тоном сказал он. – Дни летят, Египет нуждается в вас.
Она поглядела на него лишенными блеска глазами.
– Как ты попал сюда, Нехези?
– Приказал моему солдату пропустить меня, разумеется.
– Чего ты хочешь?
Он настойчиво склонился над ней.
– Я ничего не хочу, ваше величество, но ваша страна жаждет вновь почувствовать вашу руку. Почему вы лежите здесь, точно больной ребенок? Куда подевался командир царских храбрецов? Я не пойду за вами в бой, нет, пусть хоть тысячи тысяч кушитов соберутся под стенами города!
– Это государственная измена! – На миг в ее голос вернулась былая суровость. – Кто ты такой, черномазый Нехези, чтобы говорить с царицей в таком тоне?
– Я – хранитель вашей царской печати, бесполезного куска железа, который болтается у меня на поясе и уже начинает мне надоедать. Я ваш генерал, чьи солдаты толстеют и бесятся от безделья. Почему вы не встаете?
Она поглядела на могучие черные руки, умоляюще разведенные в стороны, мускулистый торс, спокойное лицо, лучившееся жизненной силой, и обиженно заворочалась под прохладным льном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174