Едва Хатшепсут увидела его в раме отполированной до блеска двери, спокойствие изменило ей. Вне всякого сомнения, перед ней был Тутмосид. Его плечи были расправлены, спина выпрямлена. Круглые черные глаза немедленно заметили Хатшепсут и уставились на нее без страха, но с вопросом. Черты его лица были сильные и грубоватые, а под коротким носишкой, все еще по-детски бесформенным, выдавались вперед зубы, придавая мальчику хищный, как у деда, вид.
Они с кормилицей подошли ближе и поклонились, причем мальчик уверенно кивнул головой, так что головной убор царевича съехал ему на глаза. Кормилица выпустила его руку, а Хатшепсут опустилась на колени и поманила ребенка к себе. Он доковылял до нее, но обнять себя не позволил, а остановился, переводя взгляд с нее на мать и обратно, и сунул короткий толстый палец в рот. Сосредоточенно сося его, он спокойно посмотрел Хатшепсут прямо в лицо. Вдруг, не вытаскивая утешительного пальца изо рта, мальчик пробормотал что-то нечленораздельное.
Хатшепсут подняла голову:
– Сенмут, что думаешь?
Мысли Сенмута устремились далеко вперед, он уже видел мальчика юношей, волевым, решительным, резким, копией Тутмоса I. Спокойное лицо и ровный голос царицы поразили его, но он тут же нашелся с ответом.
– Он и впрямь несет на себе печать царственного семени, от которого происходит.
– А ты, Хапусенеб?
Хапусенеб медленно кивнул, его мысли, как обычно, были надежно скрыты под маской учтивого дружелюбия.
– Я вижу в нем вашего отца, вне всякого сомнения, – согласился он.
Хатшепсут встала и сделала кормилице знак увести ребенка, а Асет самодовольно ухмыльнулась.
Когда крепкие маленькие ножки скрылись из виду, Хатшепсут повернулась к Асет.
– Никогда больше не надевай на него этот убор, – сказала она.
Хотя в ее словах не было ничего дурного и сказаны они были спокойно, все присутствующие услышали в них предупреждение.
– Мой муж провозгласил его наследником короны, но он еще мал и потому должен ходить бритым, как другие дети.
И не забивай ему голову глупыми и тщеславными мыслями, Асет, иначе мы с тобой поссоримся.
Асет поклонилась, ее лисье лицо окаменело, точно маска.
И вдруг Хатшепсут улыбнулась.
– Он красивый мальчик, истинный царевич Египта и сын, которым Тутмос может гордиться, – сказала она. – Смотри же, не испорти его. А теперь возвращайся к игре. Я больше не буду тебя беспокоить.
Хапусенеб наклонился и собрал рассыпавшиеся фигуры, потом с серьезным видом расставил их на доске. Асет снова простерлась ниц, и дверь за посетителями закрылась.
Оставшись одна, Асет нахмурилась и уставилась перед собой, острыми белыми зубками нервно грызя ногти.
Глава 18
В следующие годы Тутмос еще трижды нехотя сходил на войну, а Хатшепсут каждый раз с облегчением наблюдала, как он уходит. В битвах фараон не участвовал, крови не проливал, но по крайней мере возглавлял войско и очень этим гордился. Его генералы с легкостью рассеяли горбоносые и воинственные пустынные племена – девять лучников, – преподав обитателям Восточной пустыни наглядный урок египетской военной мощи. В отсутствие Тутмоса работа над невесомым, точно мечта, храмом в долине продвигалась семимильными шагами. Каждый раз, возвращаясь, Тутмос обязательно отправлялся туда посмотреть, как идут дела. Для них с Хатшепсут обсуждение строительства скоро стало той темой, которая не вызывала споров. Все, что касалось строительства, интересовало его до фанатизма, а шедевр Сенмута восхищал и интриговал его особенно. Сенмут иногда жалел молодого, но уже страдающего одышкой фараона, который часами просиживал без движения, с нескрываемым восхищением глядя в долину, где кипела жизнь. У Тутмоса была душа архитектора, и Сенмут из чистого сострадания показывал ему чертежи и выслушивал комментарии и робкие советы, чувствуя, как в этом человеке всякий раз, когда Хатшепсут с полным правом и абсолютно справедливо начинала перечислять достоинства дара, который она преподносила вечности, начинала подниматься ревность. В ее долине, увенчанной царственным утесом Гурнет, где каждый камень, воздвигнутый ценой нечеловеческих усилий рабочих, славил красоту царицы, они с Тутмосом могли поговорить спокойно, без шпилек, предвкушая тот день, когда храм будет освящен и они впервые поднимутся вместе по длинному покатому переходу, неся благовонные приношения богу.
Тутмос и сам строил вовсю, делясь своими проектами с Хатшепсут. В Мединет-Абу он заложил маленький храм, посвященный себе самому, и спросил ее, не позволит ли она воспользоваться искусством ее архитектора. Она слегка подразнила его, прикидываясь, будто не понимает, о котором из слуг идет речь, но в конце концов с добродушно-снисходительным жестом уступила ему Сенмута. Следуя указаниям Тутмоса, тот начертил общий план постройки. Помогал Сенмут фараону и при строительстве храма, посвященного Хатор.
– Это будет, – сказал Тутмос, искоса взглянув на архитектора, – знаком благодарности богине за мою дорогую Асет.
Так, неожиданно для себя самого, Сенмут начал строить для женщины, к которой испытывал инстинктивную неприязнь, и для фараона, которого тщетно пытался научиться уважать; неизвестно, как ему это удавалось, но он все же находил силы втиснуть работу для фараона в свое и без того переполненное дневное расписание.
Сенмут любил маленькую царевну Неферуру. Она была красивой и хрупкой, точно цветок; когда он играл с ней на полу детской или наблюдал, как она на неверных, подкашивающихся ножонках бредет по саду, то забывал о тяжком бремени обязанностей. «В конце концов, – думал он, – я достиг всего, о чем мечтал, и забота об этом ребенке тому прямое доказательство».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174