Поставив Хапусенеба на место верховного жреца, она замкнула религию и власть в кольцо, не ожидая теперь сопротивления ниоткуда.
Через пять лет после ее коронации Хапусенеб отказался от должности визиря и полностью посвятил себя исполнению обязанностей в Фивах. Он так и не женился. Многие из женщин Хатшепсут страстно его желали, и многие попали в дурацкое положение, надеясь словами любви растопить лед его неумолимых серых глаз, но вынуждены были отползти, раздавленные. Он был одинаково вежлив и добр со всеми, но ни одна женщина так и не вошла в его прекрасный, окруженный колоннами дом, не спустилась как хозяйка по широким аллеям сада к реке. Были у него и наложницы, и человек пять-шесть детей, но посещал он их крайне редко. Обычно он проводил день между храмом и дворцом и если приходил домой, то только для того, чтобы отдохнуть, поспать и почитать.
В тот же год, когда ушел с должности Хапусенеб, умер отец Юсер-Амона, и Юсер-Амон стал наконец визирем Юга. Лавина работы, с которой уже не справлялся его слабеющий отец, быстро приучила молодого человека к серьезности, но он не утратил ни нагловатого остроумия, ни обходительности с женщинами. Он был грозой и восторгом всего дворца, и сама Хатшепсут любила его.
Одним холодным утром, на заре, Хатшепсут получила известие о смерти Мутнеферт. Ее удивлению не было предела. Она давным-давно позабыла о существовании толстой одинокой старухи, которая, так и не оправившись от смерти сына, провела в трех своих комнатах весь остаток жизни. Мутнеферт до конца жизни не перестала оплакивать Тутмоса. Своими слезами и стонами она много недель подряд изводила прислужниц, но наконец громкие крики горя сменились молчаливым, безжизненным безразличием ко всему, кроме памяти Тутмоса и молитв мертвым. Есть Мутнеферт почти перестала. Драгоценности пылились в шкатулках, потому что она перестала их носить, в комнатах, прежде наполненных болтовней и смехом, стояла тишина, и никто не приходил к ней, кроме Неферуры, которая заходила иногда посидеть рядом с ложем бабушки и послушать рассказы о былых временах, когда ее отец был царевичем, а мать – девочкой. Мутнеферт всегда недолюбливала Асет и много раз пеняла сыну за то, что он привел во дворец такую женщину. Она никогда не выражала желания видеть внука, но Неферуру любила настолько, насколько вообще могла любить кого-нибудь на закате своей жизни, и долгие паузы, во время которых они с девочкой сидели рядом и молчали, всегда действовали на нее умиротворяюще.
Неферура не плакала, когда мать сообщила ей о смерти Мутнеферт. Она только кивнула.
– Бабушка умерла изнутри гораздо раньше, чем снаружи, а все из-за моего царственного отца, – трезво заметила она. – Теперь она счастлива, ее сердце успокоилось рядом с ним. Я не стану ее оплакивать. Она рассердилась бы на меня.
И Мутнеферт положили в роскошную могилу, давным-давно приготовленную для нее супругом, Тутмосом I, и Хатшепсут присутствовала на похоронах, по-прежнему дивясь, как это Мутнеферт так долго прожила с ней под одной крышей и она ни разу о ней даже не вспомнила.
В шестой год царствования Хатшепсут поймали грабителей, которые пытались проникнуть в могилу ее отца. Ярости женщины не было предела. Вся бледная, кипя от злости, она сама присутствовала на их допросе в суде справедливости. Хатшепсут сразу подумала на Бению, единственного, кто остался в живых после работы в долине, где лежали ее отец, мать и брат. Она послала за ним и Сенмутом, но говорила с ними без свидетелей, в своих покоях.
– Шестерых несчастных уже ждет палач, – начала Хатшепсут без предисловий. – Они утверждают, что других виновных в осквернении могилы моего божественного отца нет, но как я могу им верить? – И она бросила мрачный взгляд на Бению, который стоял меж двух стражников, бледный и напряженный, точно натянутая струна, но смотрел на нее прямо. Он стал красивым мужчиной и талантливым инженером, может быть, даже лучшим в Египте, и она первая готова была это признать. Она повернулась к Сенмуту:
– Много лет прошло с тех пор, как мой отец спас твоего друга от смерти. Как шли с тех пор его дела?
Сенмут отвечал сердито, он знал, что она напугана и растеряна, и все же ее недоверие разочаровало его.
– Ваше величество, все прошедшие годы Бения молчал об этом. Будь это иначе, бога Тутмоса потревожили бы в его могиле уже давно. Что до его дел, спросите его лучше об этом сами.
– Я спрашиваю тебя. Ты что, дерзить царю вздумал? Но она уже пожалела, что вызвала их, и покачала головой, ошеломленная этой загадкой.
– Никто, кроме Бенин, уже не может произнести слов, услышав которые, эти шакалы в образе человеческом побежали туда. Что еще я должна была подумать?
Бения не потерял способности здраво мыслить и спокойно возразил ей:
– А как же те, кто провожал бога к его могиле, ваше величество? Женщины, жрецы и прочие? Неужели вы думаете, что я унизился бы до кражи у бога, который пощадил мою жизнь?
– Хорошо, ладно! – отрезала она, нетерпеливо взмахнув руками. – Я никогда всерьез на тебя не думала, Бения, и мне очень жаль, что я тебя арестовала. Освободите его!
Стражники отпустили его и вышли. Он потер запястья. Сенмут заговорил:
– Ваше величество, я советую вам перенести тело вашего отца и все его вещи в другое место, более надежное.
Широкая ухмылка расползлась по лицу Бенин. ¦ – Я найду фараону подходящую могилу, – предложил он, и его глаза засверкали. – Предоставьте это мне.
Сначала она уставилась на него, дивясь его безрассудству, но тут же все трое расхохотались.
– Тем не менее дело серьезное, – предостерегла их Хатшепсут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174