Тутмос не спеша подошел туда, где она стояла с Сенмутом и Неферурой. Он небрежно поклонился, черные глаза юноши нахально блестели.
– Поздравляю тебя, Цветок Египта, – сказал он голосом, уже сейчас обещавшим стать басом. – Воистину твои монументы говорят о бесконечном царствовании!
Хатшепсут спокойно взглянула в его грубо вылепленное заносчивое лицо, словно и не заметив сарказма.
– Приветствую тебя, племянник-пасынок. Я рада, что ты одобряешь. А где же твоя мать в столь торжественный день?
Он пожал плечами:
– Ей немного нездоровится.
– Лучше бы ей перед моим торжеством поправиться. Может, прислать к ней моего лекаря?
– В этом нет никакой необходимости, дорогая тетушка-мачеха. Не думаю, что ее недомогание достойно внимания того, кто лечит самого фараона.
Они играли друг с другом, улыбаясь губами, но их взгляды скрещивались, точно клинки. Сенмут со страхом прислушивался, чувствуя, как воздух искрится от столкновения двух неистовых воль. Тутмос уже превратился в мужчину, с которым следовало считаться, и Сенмут не мог понять, почему Хатшепсут упрямо третирует его, словно какого-нибудь мальчишку. Он видел, что Неферура не сводит глаз с лица царевича, но ни царь, ни Тутмос, казалось, не замечали ее присутствия.
Тутмос взмахнул рукой в сторону Минмоса и Менхепер-расонба.
– С вашим прекрасным обелиском чуть было не случилась беда, – заметил он. – Вам могут пригодиться советы моего архитектора и инженера. Похоже, ваши эксперты стареют.
– Ты так думаешь? Тогда представь их мне, Тутмос. Какие величественные сооружения они построили? Где я могу видеть их искусство?
Тутмос вспыхнул, его выпирающие зубы прикусили губу.
– Они пока мало что успели, – нахмурился он. – Но со временем работы, которые закажу им я, превзойдут все, что я вижу здесь!
– Тогда послушай моего совета, царевич, и отошли их назад в школу, чтобы со временем… – на этих словах она сделала ударение и улыбнулась, – со временем они могли показать себя хотя бы в небольшом деле.
Гнев и восхищение боролись в нем, восхищение победило. Он тряхнул головой:
– Как ты жестока, тетушка-мачеха. Двойной венец тебе к лицу!
– А тебе нет, – ответила Хатшепсут, когда они двинулись к выходу из храма. – Он все еще слишком велик для твоей головы.
– Размер моей головы тут ни при чем, – отрезал он. – Важно то, что внутри нее.
– Да ну? Вот, значит, как? Ну, тогда приноси свою великанью голову на мой праздник. Я приказываю тебе, Тутмос. В последнее время ты пренебрегаешь своими обязанностями, тебя не видать ни в храме, ни на пирах. Нарушения субординации я не потерплю. Кроме того, я запрещаю тебе критиковать моих министров. Где твои собственные? Могут ли они соперничать в беззаветной преданности и многочисленных дарованиях с теми, кто старше и лучше их?
Он ничего не ответил, но поклонился, хмурясь, и зашагал назад, туда, где его ждали Минмос и Менхеперрасонб. Неферура робко опустила руку на плечо матери.
– Почему ты всегда сердишь Тутмоса? – спросила она. – Он тебе не нравится?
– Мне он очень нравится, – ответила Хатшепсут. – Он силен, как молодой бык, таким же был его дед. Но он нетерпелив, Неферура, а иногда и груб. Его надо держать в узде, как норовистую лошадь.
Неферура ничего не сказала, но Сенмут почувствовал в своей руке ее теплую ладошку. Он сжал ее, и они вместе пошли к дворцу, шагая в тени по-летнему сухих деревьев.
Глава 23
Празднование мириадов лет было экстраординарным событием, торжественным и пышным. Днем Хатшепсут созвала всех советников и села на трон Гора, надев двойной венец и сжимая в руках крюк и плеть. В краткой и точной речи она напомнила им, чего достигла как правитель еще до смерти мужа, а затем велела своему писцу зачитать все тексты, которые каменотесы высекали сейчас на боках ее обелисков. Пока Анен читал, она сидела, переводя взгляд с одного лица на другое.
Тутмос сидел вместе с остальными, его руки были сложены на груди, а лицо поднято к ней с горделивым вызовом. Он слушал и забеспокоился только под конец речи Анена.
– Бог Амон-Ра, повелитель Фив, узнал себя во мне. В награду он сделал меня владыкой Черной и Красной Земель. У меня нет врагов в своей стране; все страны – мои подданные. Он расширил мои границы до края небес; все, что живет под солнцем, трудится для меня. Бог дал все это мне, живущему с ним, зная, что я служу ему. Воистину я его дочь, славящая его. Жизнь, довольство и постоянство да пребудут над ней, восседающей на троне Гора и, как Ра, живущей вечно.
Она поймала взгляд Тутмоса и не отрываясь глядела ему в глаза, насмешливо и печально. В ее прекрасных глазах он прочел жалость. Юноша едва заметно улыбнулся ей и отвел взгляд.
Потом снова взглянул на Хатшепсут, сидящую высоко над ним на троне, облаченную в золото, таинственную, притягательную, – женщину, которую ненавидела его мать, царя, который отнял у него принадлежавшее ему по праву рождения. Но в ее глазах, твердо глядящих в его собственные, он не увидел ничего, кроме тепла, участия и даже понимания. И снова отвел взгляд, злясь на себя за то, что позволил себе так размякнуть и даже забыл обо всем, что она ему сделала, хотя здесь, в ее аудиенц-зале, все символы божественности, окружавшие ее, должны были постоянно напоминать ему об этом.
Началась церемония принесения даров, и, покуда солнце не село за горизонт, все росла гора вееров, изукрашенных шкатулок, миниатюр и прочих дорогих безделушек. Сенмут, чье опытное, циничное лицо обрамлял массивный черный парик, подошел последним, его личный слуга, Паере, шел за ним, пошатываясь под тяжестью огромной шкуры, которую нес на плече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174