Поэтому они с Сен Мутом бродили по Фивам, пили пиво, болтали с торговцами и ремесленниками на базаре, подолгу простаивали в храмовых плавильнях, глядя, как смешивают и заливают в формы раскаленный добела электрум, наблюдая за подмастерьями, которые ковали драгоценный металл, превращая его в тонкие листы для украшения божественных кораблей. В ювелирные мастерские их не пускали, зато юноши, оба жадные до знаний, часами пропадали во дворе, где работали каменотесы. Они ощупывали глыбы песчаника и гранита, которые дожидались своей очереди, становились к огромным пилам и потели, довольные, над сверлами из драгоценных камней, которые с легкостью вгрызались в камень, выставляя напоказ то розово-серую извилистую сердцевину мрамора, то искрящиеся в солнечном свете кристаллы, то мягкий алебастр, сверкающий, как засахаренный мед.
Инженеры хорошо знали Бению, его ненасытное стремление постичь суть каждого камня, его быстрый ум и его неиссякаемое трудолюбие. Но Сенмут задавал вопросы, ответов на которые они не знали, так что его неотступное любопытство быстро их утомило. Они могли объяснить, о чем говорят прожилки на поверхности камня, куда забивать сырые деревянные клинья, чтобы глыба не крошилась, а раскалывалась ровно, а также о том, какой камень вынесет напряжение определенной строительной конструкции, а какой пойдет трещинами; но об идеях, концепциях, перспективах, инновациях, пропорциях – одним словом, обо всем, что предшествовало их работе или вытекало из нее, – им ничего не было известно.
– С кем-нибудь из тех лучше поговори, – раздраженно заявил ему один рабочий, дернув толстым локтем в сторону группы высоких людей в белых одеждах и коротких париках, которые собрались в тени у дальнего конца каменоломни и что-то обсуждали над грудой пергаментов. – Они расскажут тебе обо всем, что ты хочешь знать.
Он засмеялся. Сенмут посмотрел на них и отвел взгляд. Архитекторы, самые уважаемые, почитаемые, восхваляемые люди во всем Египте. Великий и легендарный Инени каждый день разговаривает с самим Единым. Постов у него столько, что без помощи писца и не запомнить. Но для Сенмута у него и приветливой улыбки не найдется, не говоря уже о желании поделиться знаниями.
Так он и Бения знакомились с Фивами. Его друг иногда уходил один, он любил грубую, бьющую ключом ночную жизнь борделей, но для Сенмута не существовало пока других женщин, кроме матери, двоюродной сестры Мутни да девчонок-попрошаек, худых, как стебли папируса, которые кидались в него на улицах комьями грязи. У него не было ни времени, ни желания исследовать собственную страстность. Он был человеком чувства, его восхищали линии и изгибы, взмах локона, яркий отблеск света на белых зубах. Но его желания, неясные пока ему самому, все еще дремали внутри него. По ночам он сидел один в своей келье и думал о зданиях, которые воздвигнет когда-нибудь, о бессмертных, захватывающих дух творениях, которые до конца времен будут говорить: «Я, Сенмут, сделал это».
Тщеславные мечты, говорил он себе. Безумный, лихорадочный бред.
Через два дня после погребения Неферу они с Бенией сидели у пилона, которым был отмечен вход в храм. Утро выдалось свежее, и в воздухе витал запах влажной земли. Весна плавно соскальзывала в лето, и в траве вокруг мальчиков маргаритки мешались с яркими васильками. Вдоль всего Нила над топкими берегами вставали зеленые тростниковые заросли, а деревья – финиковая пальма, гранат, тамариск, ароматная персея – тянули прохладные зеленые листья к новому голубому небу. Скоро снова наполнятся зернохранилища, а женщины соберут хлопок и лен и примутся за изготовление одежды.
Бения пришел попрощаться. Строительство храма в Мединет-Абу возобновилось, и, пока строительное оборудование погружали на корабли, а каменные блоки опускали на плоты и привязывали к ним ремнями, Бения собрал свои пожитки и поспешил найти Сенмута.
– Как долго тебя теперь не будет? – спросил его Сенмут. Ему было плохо при одной мысли о том, что снова придется возвращаться к черной работе и одиночеству.
Бения сел рядом с другом, ветер ерошил его сияющие черные волосы. Он удовлетворенно вздохнул и вытянулся на траве.
– Какое утро! Хорошо сегодня будет на реке, делать ничего не надо, знай только сиди да смотри на воду. Не знаю, когда мы снова свидимся. Может быть, через пару месяцев, когда прибудут строители. Там еще достаточно работы для каменотесов, а мой хозяин терпеть не может наспех сделанной работы. Когда наступит жара и крестьяне придут на стройку, тогда я и приплыву назад.
Сенмут с завистью глядел на здоровое, худощавое тело друга и его довольное, улыбающееся лицо.
– А мне до тех пор чем заняться? Съезжу, наверное, домой на день, на два, своих повидаю, – с сомнением закончил он.
Бения содрогнулся:
– Что? Оставить Фивы, прекрасные, обворожительные летние Фивы ради какой-то фермы?! Сенмут, ты никак заболел!
– Меня Фивы еще не обворожили, – кисло заметил Сенмут, и в тот же миг, точно в насмешку, с вершины храма донесся хриплый рев рогов, возвещавших середину утра. – Я часто спрашиваю себя, не лучше ли мне было остаться дома с родителями и Сенменом и надрывать спину на отцовском поле, а не драить полы в храме могучего Амона.
– О могучий Амон, – затянул насмешливо Бения и закрыл глаза, – сделай так, чтобы Сенмут поднялся с пола в твоем храме прямо тебе на колени. О царь богов!
Сенмут все-таки рассмеялся, и на душе у него полегчало. В конце концов, уныние не было свойственно его натуре.
– Что тебе нужно, так это хорошенькая девчонка-певунья, – продолжал Бения, – чтобы развлекала тебя, льстила тебе и вообще отвлекала от мыслей о мыле и воде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174