— Проехаться не хотите, но вопрос задать желаете. Ладно. Валяйте.— Знали ли вы когда-нибудь человека с необычными способностями? Который мог бы предсказывать будущее, читать по ладони или что-нибудь в этом роде?Он ответил без колебаний:— Моя бабка. Ну была бестия, я вам скажу. Всегда знала, если я вру. У нас в семействе о ней легенды ходили. Никто не осмеливался сказать ей неправду, потому что она всегда знала. А хуже всего было то, что она колотила тех, кто ей врал. Соврешь — трах тебе! Когда я был мальчишкой, она мне тысячу затрещин влепила. Представляете, что я был за шустрила? А почему вы спросили?Я Маккейба совсем не знала, но у меня вдруг возникло желание рассказать ему обо всем. Может, после всего случившегося в тот день мне нужен был друг.— Ах да, — продолжал он. — И Франсес Хэтч тоже из таких. Она, бывает, настраивается на потусторонние каналы. — В его машине заверещала рация, и он наклонился, чтобы лучше слышать. Я не могла разобрать ни слова.— Мне надо отчаливать. Кто-то орет во все горло на Скидмор-стрит. — Забираясь в машину, он сунул в рот остаток рогалика, а в машину сел, держа пакет с молоком в руке.Он уехал прежде, чем я успела ему все рассказать. А кричала японка. Некая миссис Хаяси. Прежде я никогда ее не видела. Она проглотила слишком много таблеток, и у нее начались галлюцинации, которые сводили ее с ума. Ее дети стояли на подоконниках высотного здания и весело махали ей руками. Пока, мама. Потом один за другим они стали прыгать вниз. Она смотрела, как они летели вниз и разбивались о землю прямо перед ней. Я видела ее лицо, широко открытый рот, слышала ее безумные вопли, умолявшие о помощи.Соседи стояли у окна ее маленького домика на Скидмор-стрит и смотрели, как она катается по полу, рвет на себе волосы и выкрикивает слова на языке, которого никто из них не понимает.Я это видела.Пятью часами позже вернулся Хью, бледный и совершенно вымотанный. Он прошел в гостиную, сел в свое новое кресло и издал протяжный стон. Я принесла ему выпить и спросила, что еще для него сделать. Он без улыбки поцеловал мне руку и ответил, что ничего. Мой милый — он поднял на меня усталые глаза и извинился, что не смог прийти на ужин пораньше. У него был ужасный день. Сорвалась серьезная сделка по продаже редкой скрипки Гваданьини. Он разругался со своими помощниками. Звонила Шарлотта и обвиняла его во всех смертных грехах.Я села на пол возле него и прижалась щекой к его ноге. У меня была для него замечательная новость, но я молчала. Скажу после еды. Я ее приготовлю, и это будет замечательная, самая роскошная еда, какую я когда-либо делала. А потом, когда нам обоим станет лучше и день снова будет принадлежать нам, придет время для моего сюрприза. Не раньше.Мы помолчали. Снова пошел дождь. Голос Хью, когда он заговорил, звучал приглушенно и тускло, словно лишился всех своих прежних красок.— Знаешь, что я люблю? Оставить летом окна открытыми и лечь спать. Твоих щек касается легкий ветерок. Начинаешь дремать, а ветер крепчает, но тебя уже так разморило, что ты не в силах ничего с этим сделать. А потом посреди ночи тебя будит оглушительный удар. Снаружи бушует непогода, створки окна хлопают, словно аплодируют грозе. И ты встаешь — спать хочется до чертиков, но тебя уже словно током шарахнуло, и ты тащишься закрывать окна. Все вокруг мокрое: подоконник, пол… Пока ты спал, сюда задувало, и теперь тут море разливанное.Самое лучшее — это встать у открытого окна, чтобы промокнуть. Я опираюсь о подоконник и высовываю голову наружу. Дождь хлещет в лицо, вокруг творится что-то невообразимое. Три часа ночи, кругом никого, кто мог бы это видеть. Только ты. Все это представление для тебя одного.Я обняла и сильно сжала его ногу. Его рука опустилась мне на голову и потрепала меня по волосам. Несколько минут мы сидели не шевелясь. Единственным, что изменилось за это время, были звуки ветра снаружи. Рука Хью замерла. Дождь мало-помалу прекратился. Все застыло. Тишина была густой, как мех. Несмотря на все сюрпризы и волнения этого странного дня, следующие несколько минут были самыми спокойными и умиротворяющими в моей жизни.Когда я наконец шевельнулась, чтобы встать, потому что у меня затекла спина, и потому что пора было готовить обед, и потому что после я смогу сказать Хью о нашем ребенке, его рука соскользнула с моей головы. Я увидела, что он спит.Он был мертв. Часть вторая Налог на грех Через три дня после похорон я снова увидела Хью.Стоя у кухонной раковины, я выглянула в окно, выходившее на маленький двор позади дома. Я не чувствовала своего тела. И вообще ничего не чувствовала. После его смерти я пребывала в каком-то ходячем ступоре, иначе мне было бы еще хуже.Меня удивило, что боль утраты заглушалась обретением такой прорвы всяких ужасных вещей. Я приобрела бездну свободного времени. Будь он сейчас здесь, мы бы делали что-нибудь вместе. Теперь же делать было нечего. Будь он сейчас здесь, я бы делала это для него. Теперь же делать было нечего. Будь он сейчас здесь, я бы дотрагивалась до него, говорила с ним, знала, что он в соседней комнате… этот ряд был ужасен и бесконечен.Как и пространство вокруг меня. Пространство на нашей новой двуспальной кровати, в доме, в совместной жизни, которая у нас только начиналась. Пустое кресло Хью, его пустые туфли, аккуратно выставленные в ряд в его шкафу, стол с одним прибором.Тишина стала оглушительной, дни — длиннее, ночи — невыразимыми. Я внезапно стала с каким-то трепетом сродни религиозному относиться к его вещам и всему, что ему нравилось, — его кофейной чашке, бритве, любимым рецептам, телевизионным шоу, цвету, деревьям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89