— Она дышала глубоко и неровно. Начала предложение, остановилась и больше не пыталась. Уткнула взгляд в колени, мотнула головой, затем поднесла салфетку к глазам и в сердцах выплюнула: — Вот ч-черт!
Я расправил свою салфетку и попытался аккуратно сложить по прежним сгибам.
Глава 6
В дверях меня встретила какая-то улыбающаяся женщина. Она схватила меня за руку и крепко ее сжала.
— Э-э, здравствуйте, гм, как поживаете?
— Вы меня не узнаёте?
Оскал ее был каким-то не совсем нормальным. «Где же Анна?» — подумал я.
— Нет, извините, не узнаю.
Я попытался изобразить обворожительную улыбку, но не сумел.
— Гав-гав! Ву-у-у! — Она схватила меня за плечи и повисла на мне.
— Нагелина ?
— Да, да, Нагелина! Я несколько изменилась, вам не кажется?
— Боже мой! То есть вы действительно…
— Да, Томас, я же говорила, что все кончилось. Та жизнь позади, я снова стала собой. Собой, собой, собой. — Она хлопала себя по полной груди и не могла сдержать сияющей улыбки.
— Не знаю… Господи Иисусе! Не знаю, что и сказать. То есть, гм, поздравляю, я действительно рад за вас. Я просто, гм…
— Понимаю, понимаю. Входите же. Анна в гостиной. Она хотела, чтобы я вас встретила. Сделать вам сюрприз.
Я глотнул и прокашлялся. Мой голос напоминал скрип мела по школьной доске:
— Да… да, гм, да уж, в самом деле сюрприз.
Анна сидела на диване и пила кофе из тяжелой фаянсовой кружки. Она предложила и мне кофе, я согласился; она глянула на Нагелину, точнее на Вильму — и та пританцовывая отправилась в соседнюю комнату за второй чашкой.
— У тебя еще никак не уляжется в голове то, что я рассказала?
— Саксони знает про нас, Анна. — Я сел в кресло лицом к ней.
Она взяла отставленную кружку и, двумя руками поднеся ко рту, глянула на меня поверх края:
— И как она отреагировала?
— Не знаю. Как и следовало ожидать. И хорошо, и паршиво — пополам. Через какое-то время расплакалась, но… без истерики. По-моему, она довольно крепкая.
— А ты как себя чувствуешь? — Анна потягивала кофе, не сводя с меня глаз. Парок над чашкой колебался от ее дыхания.
— Как я себя чувствую? Дерьмово. А ты думаешь как?
— Вы неженаты.
Я скривился и забарабанил пальцами по подлокотнику:
— Да, понимаю — мы неженаты, у меня перед ней никаких обязательств, все кругом свободные люди… Я повторил это себе раз, наверно, тысячу, но чувствую себя таким же дерьмом.
Она пожала плечами и лизнула край чашки:
— Ну хорошо. Я просто хотела…
— Слушай, Анна, не беспокойся об этом, хорошо? Это мое дело, и улаживать его мне.
— Отчасти и мое, Томас.
— О'кей, прекрасно, оно наше общее. Но давай не будем спешить, подождем, что там дальше и как, хорошо? И без того целую ночь лаялись, так давай замнем пока эту тему. Хорошо?
— Хорошо.
Мы сидели и молчали, пока не прибыл мой кофе. Тогда я вспомнил, что женщина, которая принесла его, еще прошлой ночью якобы была собакой. Когда это до меня дошло, я украдкой принюхался, не пахнет ли от нее псиной.
Анна сказала что-то, чего я не разобрал.
— Что такое? — переспросил я, бросив принюхиваться.
— Вильма, — поглядела на нее Анна, — дай нам поговорить наедине, ладно?
— Конечно, конечно. Мне надо приготовить все для обеда. Нет, но как это забавно — снова стряпать. Никогда не думала, что скажу так! — Она ушла, но удаляющийся стук ее высоких каблуков напомнил мне цокот собачьих когтей по деревянному полу.
— Неужели это правда, Анна? Насчет Вильмы?
— Да. Много лет назад отец рассердился на Инклеров — за то, что они плохо обходились со своими детьми. А жестокости к детям он не переносил ни под каким видом. Обнаружив, что они бьют своего сына, он превратил их в собак. Томас, не смотри на меня так скептически. Он их создал и мог с ними делать все, что хотел.
— Значит, он превратил их в бультерьеров?
— Да, и им суждено было оставаться такими, пока Герт Инклер не умрет. Тогда Вильма должна была снова превратиться в женщину. Отец не хотел, чтобы они снова были человеческой парой. Что собаками они оставались вместе, его не волновало. Собак он терпеть не мог. — Она хихикнула и аппетитно потянулась, хрустнув косточками.
— Так все животные в Галене — люди?
— Многие. Но говорить умели только Нагель и Нагелина. Папа сделал так специально. Собаки же могут ходить туда и делать то, чего людям нельзя. Это одна из причин, почему, когда вы приехали, Нагель жил у Гузи Флетчер. Обычно они оба жили у меня. Ты, наверно, не заметил, но Нагель долгое время шпионил за вами.
Мне вспомнились все те случаи, когда он вскакивал к нам утром или всю ночь спал на нашей постели, был в комнате, когда мы занимались любовью…
— Все бультерьеры в городе — люди. Отец считал, что эта порода наиболее приемлемая, — уж больно комично выглядит. Еще он говорил, что пусть хоть на них будет интересно смотреть, раз уж все равно никуда не денешься.
Потерев рукой лоб, я удивился, какой он холодный. Мне многое хотелось сказать, но слова не находились. Я отхлебнул кофе, и только тогда ко мне худо-бедно вернулся голос:
— Ладно, но, если он не любил их, почему было просто не взять и не стереть? Старым добрым пятновыводителем: раз — и готово? Боже, я уже сам не соображаю, что несу. Какого хрена ты послала собаку шпионить за нами? — Я вскочил с кресла и, не глядя на Анну, подошел к окну.
За окном девочка в желтом плаще каталась на вихляющемся разбитом велосипеде. Мне подумалось, кем она была — канарейкой? Карбюратором? Или всегда девочкой?
— Томас!
Велосипед скрылся за углом. Мне не хотелось с ней говорить. Мне хотелось вздремнуть на дне океана.
— Томас, ты меня слушаешь? Знаешь, почему я позволяю тебе все это? Почему я разрешила тебе писать биографию?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77