— Да, я думаю это реально! Но ведь самые безумные вещи в основном происходили с тобой. Так вот ты-то сам считаешь это реальным или нет?
— Реально все то, Уайетт, что происходит с тобой в настоящий момент. Когда-то для меня реальным было видеть сны Каллен, реальна была вспорхнувшая у меня со спины татуировка. Присланные мертвецом видеокассеты, которые есть сейчас, но которых не было еще минуту назад, тоже стали реальными. — Я встал и воздел руки горе. — Но вот только скажи мне, что же такое, черт возьми, «реально»? Разве нас всю жизнь не учили ориентироваться в границах… разве не вдалбливали определения того, что есть реальность, а что — нет? Учили, будь я проклят! Именно это и позволило нам оставаться в здравом уме!
Так что же нам делать, когда все начинает выходить за эти границы, как сейчас? Не означает ли это, что старые правила были чепухой и теперь нам нужно придумывать новые правила, новые определения реальности?
А если это так, если все границы пали и нам нужно начинать заново вырабатывать все определения, то что же такое теперь будет «хорошо» и «плохо»?
Приведу тебе глупый пример. Пару лет назад, в Мюнхене, я познакомился с одним бароном и он пригласил меня на аукцион, где распродавалось кое-что из личных вещей принцессы Елизаветы Австрийской. Думаю, ты слышал о Сисси, да? Короче говоря, шикарное мероприятие, вход только по приглашениям, а присутствующие, в основном, аристократы с кучей денег.
Одной из выставленных на продажу вещей был купальный халат Сисси. Да-да, именно: белый халат с простым красным кантом по краям. И знаешь, за сколько он ушел? За две тысячи долларов. Будь это картина, что-то необычное и ценное, я бы еще понял, тут за две тысячи долларов был продан самый обычный халат! Так вот и скажи мне, Вертун, что же это было такое — просто халат, за который какой-то идиот сильно переплатил, или исключительно ценная памятная вещь?
— Очевидно, он так дорого стоил из-за того, кто его носил.
— Но ведь это не дает ответа на вопрос! Мы здесь не обсуждаем контекст. Мы говорим о халатах! Что именно было продано за две тысячи долларов? Понимаешь?
Я говорил так громко, что он поднес палец к губам.
— Тесс. Нет, не очень.
— Халат — это вот что: вещь, которую ты накидываешь, чтобы обсохнуть, и стоит он совсем недорого. О'кей, это вроде бы тоже халат! Но кто-то заплатил за него две тонны, а потом упрятал в сейф или вставил в раму. Так что же это на самом деле?
«Полночь убивает» — фильм о зле. Но о таком, каким оно считалось лишь согласно старым правилам и дефинициям. Старый халат. Это было еще до маленького беременного ангела, до видеокассеты с гибелью моей матери…
Спросоня не собирается подсказывать, что нам делать. Придется догадываться самим. Наверное, в этом-то все и дело. Но сначала нам нужно решить как…
Знаешь, о чем я думаю. Вертун? Мы вот сейчас посмотрели и этот фильм, и три других, и ни один из них не представляет собой ничего особенного. Некоторые части-да, но, в целом, даже первый явно переоценен. Конечно, нехорошо так говорить, но, по-моему, только первая «Полночь» Фила была чем-то новым, а в трех остальных он просто плыл по течению, особенно в этой последней.
По тому, что мы посмотрели, я просто представить себе не могу, какой такой ящик Пандоры он мог открыть, или какое этакое новое «зло» выпустил наружу. Все это тот же старый халат, и люди платят ту же цену и получают именно то, что ожидали.
Прежде всего, мы должны заново сформулировать для себя некоторые из этих понятий и уж только потом менять их. А вот после этого можно будет и подумать, что же от нас нужно Спросоне.
Воздух в квартире был затхлым и знакомым. Мебель и несколько безделушек казались безмолвно приветствовавшими меня старинными друзьями. Почта гласила, что я кому-то должен, что мне не следует упускать нескольких сногсшибательных возможностей, что дети с печальными глазами нуждаются в моей помощи. Открытка от Каллен и Мэй Джеймс с видом Рокфеллер-центра сообщала, что настало время нам всем вместе снова покататься на коньках.
Каллен! Вот с чего нужно начать. Я позвонил и, к счастью, она оказалась дома. В нескольких коротких фразах я поведал ей обо всем случившемся в Калифорнии и сказал, что мне нужно как можно скорее с ней увидеться. В конце концов мы договорились встретиться сегодня же во второй половине дня в баре поблизости от их дома.
Поговорив с ней, я минут десять яростно разыскивал свою записную книжку, которая непонятно почему наконец нашлась под кухонным столом. Я позвонил двум актерам и оба раза угодил на автоответчик. Я наговорил на пленку, что намечается интересное дельце, и я прошу их срочно со мной связаться. Пока это было все, что я мог сделать (у третьего вообще не было телефона), поэтому я приготовился сходить перехватить сэндвич и выпить пива.
Направляясь к выходу, я бросил мимолетный взгляд на окна квартиры девушки-нудистки. Ее не было дома, но тут я в первый раз с тех пор, как посмотрел кассету Фила, вспомнил его рассказ о том, как он был мной, когда я, выходя из такси, столкнулся с ней. Тут зазвонил телефон.
— Уэбер? Привет, это Джеймс Эдриан. Только что получил твое сообщение. Так ты вернулся! И что там такое затевается?
— Привет, Джеймс. Хочешь поехать в Калифорнию и поучаствовать в фильме?
— Шутишь! Конечно! А что за фильм? Режиссером ты будешь?
— Да. Последняя серия «Полуночи».
— Ты хочешь предложить мне роль в «Полуночи», которая с Кровавиком?
— Именно. Мы хотим, чтобы ты, Шон и Хьюстон поучаствовали…
— Хьюстон умер, Уэбер. Пока тебя не было.
— Нет! О, Боже! Что случилось? — Я знал, каков будет ответ — я слышал его уже пять раз, но никак не мог привыкнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88