Как папа рассердился! Мы долго шли молча, пока он не заговорил снова. А потом три или четыре раза повторил: «Убирайся, коротышка!» Я знал, что когда папа сердится, мне лучше помалкивать. Однажды, когда один человек рассердил его, папа сделал так, что у того изо рта начала вылезать большая птица. Но птица была такой большой, что не могла пролезть через рот. Папа велел мне уйти, но тот человек, наверное, умер, потому что упал на землю и, жутко испуганный, стал издавать странные звуки, колотя себя по рту. Я видел это.
– И все же я дал ей шанс. Я дал ей еще один шанс доказать, что в ней есть хоть что-то человеческое.
– Ей нужно было угадать твое имя. Я помню эту часть, папа.
– Верно. Я дал ей три дня, чтобы она угадала мое имя. Сможет – ладно, я уйду. По крайней мере, она будет знать имя человека, давшего ей все, что она хотела в жизни. Я не так уж много просил. Я любил твою мать, Вальтер. Никогда не забывай этого. Я бы остался с ней и всегда помогал бы, хоть она и вышла замуж, прояви она хоть немного доброты и благодарности.
Он рассмеялся, и от этого мне стало легче. Я взял его за руку. Я не все понимал в его словах, но раз папа смеялся, значит, все было хорошо. Он снова рассмеялся.
– Наконец она испугалась! Наконец поняла, что ее ждет потеря, и ничего не могла поделать. Ах, как у нее все забегали! Они обшарили все королевство, пытаясь выяснить, кто такой этот коротышка. Но все найденные ею имена были неверными, как она сама. Ратбод! Панкраций! Старые и глупые, как камень. Ты когда-нибудь слыхал о человеке с таким именем? Я дал ей шанс, но знал, что она никогда не сумеет им воспользоваться, потому что воображение у нее так же ничтожно, как ее сердце.
– А я знаю твое имя, папа.
– Я знаю, что ты знаешь, сынок. Ты владеешь моей величайшей тайной. И это дает тебе силу. Больше никто из людей не знает этого имени, и потому никто не способен на то, на что способен ты. В мире нет человека, подобного тебе. Вот что я сделал для моего сына: дал ему все, что имею… Но твоя мать была слишком слепа, чтобы понять, что я сделал бы то же самое и для нее. Она слишком привыкла покупать и продавать: я дам тебе это, если ты дашь мне то. А не «я люблю тебя и потому хочу дать тебе что-то. Это бесплатно, от всего сердца»… За отведенное ей время твоя мать перебрала две тысячи имен. По прошествии тех трех дней ее язык покраснел, как и ее глаза, но она ни на шаг не приблизилась к отгадке. Помнишь, какое последнее имя она придумала?
– Румпельштильцхен!
– Верно. Она думала, что мое имя – Румпельштильцхен. Ну это ж надо! Мне такого даже не выговорить. И знаешь, что самое смешное? Ведь ей нужно было просто спросить меня. Ей требовалось лишь сказать: «Пожалуйста, скажи, как тебя зовут?» – и я бы тут же ответил… Давай поедим. От этого разговора я проголодался.
Мы сняли с плеч мешки и положили на землю. Отец достал сыр, яблоки и бутыль воды.
– И что случилось, когда она не угадала?
– Она обозвала меня лягушонком и сказала, что велит своей страже убить меня. А я ответил: пусть взглянет на свою левую руку и задумается. На правой руке у нее уже был один золотой палец. А знаешь, что было на левой? Вместо левой кисти у нее была большая жирная лягушка. И самое-то страшное – живая.
– Ты правда превратил ее руку в лягушку?
– Да, правда.
– А я могу такое сделать, папа?
– Ты можешь все, что могу я. Я тебя научил.
– Просто мысленно произнести твое имя, а потом загадать, что хочу.
– Верно. Съешь яблоко.
– Можно я проделаю такое с тобой?
– Если хочешь.
Я закрыл глаза и произнес про себя его имя, а потом подумал: хочу, чтобы обе его руки превратились в лягушек! И когда открыл глаза, так оно и было – две большие лягушки! Но что-то тут было не так, потому что они не двигались.
– Что я сделал не так?
Отец улыбнулся и посмотрел на них.
– Ты нечетко подумал, чего ты хочешь. Ты не подумал, что хочешь живых лягушек, и потому появились мертвые. А посмотри, какого они цвета – это не лягушачий цвет. Ты не подумал об определенном цвете, когда загадывал желание. И получились мертвые непохожие лягушки.
Я заплакал, но он ничего не сказал. Я плакал, пока не устал и не почувствовал себя глупо.
– А теперь расколдуй их обратно, Вальтер, а то мне придется всю оставшуюся жизнь прожить с лягушками вместо рук!
Это рассмешило меня, и я сделал, как сказано. Лягушки исчезли. Пожелать, чтобы что-то исчезло, было просто. Гораздо проще, чем пожелать, чтобы что-то появилось.
Отец протянул руку и погладил меня по щеке.
– Брось, папа. Я уже не маленький.
– Иногда я забываю это. Поешь яблок и сыра. Вкусные.
– Я больше не хочу. И что случилось, когда ты превратил ее руку в лягушку?
– Если съешь яблоко, расскажу. То есть большой кусок. И пожалуйста, откуси сыра, а то в нем заведутся блохи.
– Папа, расскажи!
– Хорошо. Пока она смотрела на свою квакающую руку, я взял тебя из кроватки и завернул в меховое одеяло, которое принес с собой. Это было в разгар зимы, и на улице ревела, как лев, метель. Весь город засыпало снегом, и я знал, что нам будет трудно пробираться через него, когда окажемся на улице.
– А зачем нам было бежать? Ты мог никого не подпустить к себе.
– Вероятно, но это было в полночь, а в полночь чары слабеют. Всегда помни это, сынок. Лучше всего наша магия работает днем. Ночью большая часть ее возвращается на луну и спит там до первого света. Ночью магией овладевают звери. Вот почему после захода солнца небезопасно путешествовать там, где водятся звери… А теперь повтори, что я тебе только что сказал.
– Ночью звери овладевают магией, и мы должны держаться от них подальше.
– Хорошо.
Он посидел молча, время от времени откусывая яблоко или сыр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87