Другие дежурные всегда отпускают и то… доверяют. Я хорошо оденусь.— Я посмотрю.Володя несколько увял, опустил плечи, неохотно и сумрачно сказал «есть» и уступил дорогу.Через пятнадцать минут, когда Воленко вел Игоря в баню, Володя стал перед дежурным:— Товарищ дежурный бригадир! Я могу идти?Воленко уже занес ногу на ступеньку, но оглянулся, внимательно осмотрел Володю, тронул его пояс, бросил взгляд на ботинки, поправил белый воротник. Румяное личиког Бегунка над белым воротником сияло совершенно неизьяснимой красотой. Большие карие глаза ходили по следам взглядов дежурного и постепенно меняли выражение, переходя от смущенного опасения к победоносной гордости. Тюбетейки Воленко не тронул, но сказал возмущенно:— Я не понимаю, что это за мода! Почему у тебя всегда тюбетейка набекрень?Рука Володи быстро поправила тюбетейку, и глаза потеряли некоторую часть гордости.— Зеркало у вас есть? Надо в зеркало смотреть, когда уходишь. Деньги на трамвай имеются?— Деньги есть.— Покажи.— Да есть! Вот еще, Воленко, какое у тебя недоверие!— Показывай!Маленькая ладонь Володи расправилась у пояса, и над ней склонились две головы в золотых тюбетейках.— Это тридцать копеек на мазь, а это двадцать копеек на трамвай.— Только смотри, все равно узнаю: нужно покупать билет, а без билета нечего лататься. А то я знаю: все экономию загоняете!— Да когда же я, Воленко, загонял экономию? У тебя всегда… такое недоверие.— Знаю вас… Можешь идти!— Есть!На этот раз «есть» было сказано без всякой обиды.
13. «ИСПЛОТАЦИЯ» Город был большой, и самая лучшая улица в городе — улица Ленина. На этой улице, на горке, стоит белое здание с колоннами, в здании помещается театр. На улице много прекрасных витрин, но Ваня Гальченко бредет между людьми и витринами грустный. Чулки у него исчезли, голова заросла грязной, слежавшейся порослью, ботинки порыжели.Ваня пережил плохой месяц. Тогда, у стога соломы, ограбленный и обиженный, он недолго плакал, но долго думал и не придумал ничего. Продолжал думать и потом, когда, перебравшись через переезд, прошел по «своей» улице; со стесненным сердцем посмотрел на крыльцо, на котором вчера чистил ботинки.Так начались его трудные дни.Где находится колония им. Первого мая, Ваня никак не мог выяснить. На улицах он спрашивал встречных, но большинство отвечало незнанием, а были и такие, которые отмахивались и молча проходили дальше. К милиционерам Ваня подходить боялся. Боялся он и беспризорных и старался куда-нибудь скрыться, когда видел их приближающуюся стайку. Вообще Ваня плохо привыкал к сложности и многолюдству большого города. На той станции, откуда он приехал, все было проще и понятнее. Он спросил у молодой женщины, катящей перед собой детскую коляску:— Где колония Первого мая? Никто не знает.— Колония Первого мая? — женщина остановила коляску. — Я слышала. Только это далеко. Это за городом, мальчик.— За городом? А где?— Я не знаю. Ты спроси в наробразе.Режущее, незнакомое слово так испугало Ваню, что он даже вздохнул. Стало вдруг очевидно, что в городе жизнь гораздо более запутанна, чем ему казалось.— А что это?— Это учреждение, понимаешь, дом такой. Там тебе и скажут…— Дом…— Это на главной улице. Не забудешь? Наробраз.— Наробраз.— Ты на главной улице спроси. Тебе каждый покажет.— Там написано?— Наверное, написано.Ваня обрадовался. Но пришлось истратить целый день на это дело. Несколько раз он прошел главную улицу. В последний раз шел медленно, прочитывал все вывески, но такого слова «наробраз» так и не встретил. Наконец догадался спросить. Пожилой человек в шляпе показал палкой на огромный дом с просторной перед ним площадкой и сказал:— Наробраз? А это в окрисполкоме. Это там…Этот дом давно заметил Ваня и даже прочитал все вывески при входе. Там такой вывески «наробраз» тоже не было. Все же он поверил пожилому человеку и направился к этому дому.Ваня еще раз просмотрел все вывески при входе в большое здание, просмотрел рассеянно, потому что хорошо знал, что наробраза там не было. Потом вспомнил, что с другой стороны подьезда на асфальтированной площадке выступает крылечко и над ним есть какая-то вывеска. Он нашел этот вход. Действительно, здесь была вывеска, и на ней написано:Окружной отдел народного образованияОпять не то. Но в этом месте Ваня увидел нечто, не имеющее никакого отношения к наробразу, но, безусловно, важное. На асфальтированной площадке сидело целых четыре чистильщика — все мальчики. Тут же стояли люди, ожидающие свободной подставки. Одна подробность Ваню сильно заинтересовала: стояла пятая подставка для чистки обуви, на ней лежали две щетки. Ваня заметил, как на это соблазнительное оборудование поглядывали люди, читавшие афиши, но ничего сделать не могли: работник, вероятно, отлучился надолго. Ваня подошел сбоку к самойц подставке и начал наблюдать работу мальчиков. Ближайший к нему, скуластый, веснушчатый пацан лет пятнадцати, работал быстро, весело, щетки у него в руках ходили незаметно для глаза. Начищая задник, он наклонялся вперед и вбок, поглядывая на Ваню. Когда клиент снял ногу с подставки и полез в карман за кошельком, пацан дробно застучал колодками щеток по ящику и загляделся на Ваню. Глаза у него были ловкие, напористые, уверенные. Ваня смутился и двинулся уходить. Пацан крикнул:— Ты чего здесь заглядываешь?— Это я?— «Это я»! Чего торчишь? Может, чистить умеешь?— Умею.— Врешь.— Умею.— А ну покажи!.. Пожалуйте, гражданин! Вот к нему! Пожалуйте, пожалуйте!— Да, может, он не умеет?— Я отвечаю. Если будет плохо, перечищу. Как тебя зовут?— Ваня.— Ванька? Садись.Пацан энергично перемахнул к свободной подставке, открыл ящик, достал одну коробку, другую, открывал, закрывал их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25