исплотация, исплотация! Какой пионер, подумаешь! Его никто не держит, пускай себе идет куда хочет. И документа у него нет. Он поймается, а мой ящик и весь припас пропали!Юрка еще раз далеко плюнул, поднялся, потянулся, зевнул.— Как себе хочешь. А только мы не позволим. Плати ему по пять копеек с гривенника.Спирька заверещал на всю улицу:— По пять копеек?— По пять копеек!— По пять копеек без документа?— Ну… если ящиком рискуешь, плати по три копейки. Гармидеру платил по три и ему по три.Спирька вдруг неожиданно сдался, перестал кричать, захохотал, хлопнул Юрку по плечу.— Да я и плачу ж по три. Чего тты взьерепенился?— И плати по три.— А по сколько ж? Это я пошутил, что по копейке. Думал, посмотрю, как он работает, а может, он убежит. Очень мне нужно: исплотация! Пускай себе чистит. Это я на смех, а вы тут целый митинг завели!Спирька долго посмеивался, поглядывал острыми глазами на всех. Гармидер не обращал на него Та-ак…и скучно глядел в сторону. Юрка снова уселся за свой ящик, улыбался понимающе, наконец сказал:— Да чего ты представляешься? Что, мы не знаем? У тебя этот ящик целый месяц даром стоит. А тут нашелся пацан, другой бы обрадовался, а ты жадничаешь: по копейке.— Вот чудаки! Жадничаю! Пошутил я, это верно. Пожалуйста: по всей справедливости расчет. Начистил ты на три гривенника, потом еще на пятнадцать гривенников.— На шестнадцать, — поправил Юрка.— Ну да, на шестнадцать. Значит, на девятнадцать разом. Вот тебе еще по две копейки с гривенника — тридцать восемь копеек. Целую кучу денег заработал.Ваня в течение всей этой истории сидел неподвижно на скамейке и слушал. Его захватила неожиданная глубина проблемы, поднятой чистильщиками. Еще так недавно Ваня учился в школе, в четвертой группе. В школе говорили об Октябрьской революции, о поражении буржуев, о гражданской войне. Все это, казалось Ване, давно прошло, и вдруг он сам сделался предметом эксплуатации. Спирька в его глазах вдруг перестал быть чистильщиком, соседство с ним стало неприятным. Но когда Спирька высыпал на его руку тридцать восемь копеек. Ваня с радостью увидел и другую сторону проблемы: теперь у него было пятьдесят семь копеек, да еще до вечера оставалось много времени… Сегодня он поужинает не иначе, как замечательно влажной, вкусной колбасой с мягкой булкой. Ваня с большим удовльствием набросился на новый ботинок, очутившийся на подставке, и легко принял дополнительное требование Спирьки:— Только ты и ящик домой отнесешь. Я тебе носить не буду.
14. НЕПОНЯТНОЕ Три недели работал Ваня у Спирьки, зарабатывал по рублю в день, а то и больше. На пищу ему хватало. Но работать приходилось много, к вечеру Ваня очень уставал, а еще нужно было и ящик относить и утром приходить к Спирьке за ящиком. К счастью, Спирька жил недалеко от товарной станции, следовательно, и от той соломы, где Впня ночевал.За это время Ваня ближе, чем с другими, сдружился с Юркой. Юрка был человек опытный и много понимал в жизни. Несмотря на то что он был круглый сирота, он спал не на улице, как другие, а нанимал угол у какой-то «тетки». Он очень одобрительно отнесся к намерению Вани идти в колонию им. Первого мая, но тут же и разочаровал его:— Там хорошая колония, только тебя не примут.— Почему не примут?— Думаешь, так легко принимают? Тут в городе пацанов ой-ой-ой сколько хотят, а попробуй. Я тоже ходил.— В колонию ходил?— Ходил. Еще в прошлом году. Меня как пришпилит декохт, а ящика у меня не было. Я и пошел. А теперь мне наплевать на них. Еще и лучше, потому — у них все-таки строго: чуть что — «есть», «есть». И пацаны там есть знакомые, а только наплевать!Юрка и действительно плюнул аристократическим своим способом:— Проживу и без них.— Значит, они не берут?— Они не имеют права, а нужно в комиссию идти.— В какую комиссию?— Комонес называется.— А где она?— Комонес? А вот ту за углом сейчас. Только туда не пустят.— В колонию?— Нет, в комонес. Я ходил, так туда не пустили.Все-таки Ваня улучил минутку и побежал в комонес. Это было, действительно, за углом. Окончился его изит очень быстро. Ваня успел проникнуть только в коридор, и уже через минуту он снова стоял на крыльце, а на него глядела из полуоткрытой двери лысая голова сторожа. Разговор между ними начался еще в коридоре и за самоле короткое время успел дойти до большого накала. Быстро обернувшись к двери, Ваня дернул плечом и крикнул со слезами:— Не имеете права!Сторож никакого мнек…по вопросу о праве не высказал, он выражался директивно:— Иди, иди!— Я хочу в колонию Первого мая!— Мало ты чего хочешь! Здесь таких не берут.— А каких?— Правонарушителей берут, понимаешь?— Каких нарушителей?— Повыше тебя сортом. А не то, что всякий сброд: захочется ему в колонию, скажите, пожалуйста.— А если мне жить негде?— Это что: жить негде? Это пустяки. Это спон принимает.— Спон? Какон спон?— Так говорится: спон. И иди себе!Сторож захлопнул дверь. Ваня задумался: «Спон!»К месту работы Ваня возвращался расстроенный, Юрка еще издали увидел его и крикнул:— А что я говорил?Ваня присел на скамейку, взялся за щетки. Клиент уже поставил ногу, Юрка заканчивал щегольской командирский сапог и все-таки отозвался на события:— Он думал, там ему сейчас: пожалуйте, товарищ Гальченко, садитесь.Ваня ничего не сказал, а когда кончил работу, спросил:— А он говорить, в спон какой-то идти?— Кто говорит?— Да там такой лысый: в спон.— Стой, стой! Спон? О! Знаю! Это в наробразе, знаю спон. Только там… — Юрка завертел головой, и Ваня понял, что Юрка выразил предельное пренебюрежение к спону.— Чего?— Да там… ну… туда лучше не ходи. Буза!Спирька к подобным разговорам относился с самым холодным презрением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25