И ее мама, такая доб-
рая и ласковая, вроде моей, внимательно слушает
свою девочку, тщательно и любовно приглаживая ру-
кой ее белокурые косички...
Мне стало больно, больно.
<Больше полугода без тебя, моя дорогая маму-
ся>, - горько подумала я и сделала усилие, чтоб
не разрыдаться.
Прием кончился... Тот же звонок прекратил два
быстро промелькнувших часа свидания... Зашумели
отодвинутые скамейки. Родители торопливо цело-
вали и крестили своих девочек, и, наконец, зала опу-
стела.
- Миля, давай меняться, апельсин за пять кара-
мелек! - кричит Маня Игнатьева Миле Корбиной.
- Хорошо, - кивает та.
- Федорова, тебе принесли чайной колбасы, дай
кусочек, душка, - откуда-то из-за шкапа раздается
голос Бельской, на что Надя, податливая и тихень-
кая, соглашается без колебаний.
Мы идем в столовую.
Еще в нижнем коридоре передается отрадная но-
вость - на третье сегодня подадут кондитерское
пирожное.
Обед прошел с необычайным оживлением. Те, у ко-
торых были родные в приеме, отдавали сладкое де-
вочкам, не посещаемым родителями или родными.
После молитвы, сначала прочитанной, а затем
пропетой старшими, мы поднялись в классы, куда
швейцар Петр принес целый поднос корзин, коробок
и мешочков разных величин, оставленных внизу по-
сетителями. Началось угощенье, раздача сластей под-
ругам, даже мне. Мы с Ниной удалились в угол за
черную классную доску, чтобы поболтать на свободе.
Но девочки отыскали нас и завалили лакомствами.
Общая любимица Нина, гордая и самолюбивая, долго
отказывалась, но, не желая обидеть подруг, приняла
их лепту.
Надя Федорова принесла мне большой кусок чай-
ной колбасы и, когда я стала отнекиваться, пресерь-
езно заметила:
- Ешь, ешь, или спрячь, ведь я же не отказыва-
лась от твоих коржиков.
И я, чтобы не обидеть ее, ела колбасу после пи-
рожных и карамелей.
Наконец с гостинцами было покончено. Полуопу-
стошенные корзины и коробки поставили в шкап,
который тут же заперла на ключ дежурная; пустые
побросали в особый ящик, приютившийся между
пианино и шкапом, и девочки, наполнив карманы
лакомствами, поспешили в залу, где уже играли и
танцевали другие классы.
Институтки старших классов, окруженные со
всех сторон маленькими, прохаживались по зале.
Ирочка Трахтенберг, все с тою же неизменной Ми-
хайловой, сидела на одной из скамеек у портрета им-
ператора Павла.
- Княжна, пойдите-ка сюда, - кликнула Ми-
хайлова Нину.
Но моя гордая подруга сделала вид, что не слы-
шит, и увлекла меня из залы на маленькую лесенку,
где были устроены комнатки для музыкальных уп-
ражнений, называемые силюльками.
- Если бы меня позвала Ирочка, я бы, конечно
пошла, - оправдывалась Нина, когда мы остались
одни в крохотной комнатке с роялем и табуретом __
единственной в ней мебелью, но эта противная Ми-
хайлова такая насмешница!
И снова полилась горячая дружеская беседа. Из
залы доносились звуки рояля, веселый смех резвив-
шихся институток, но мы были далеки от всего этого.
Тесно усевшись на круглом табурете, мы поверяли
ДРУГ другу наши детские похождения, впечатления,
случаи... Начало темнеть, звуки постепенно смолкли.
Мы заглянули сквозь круглое окошечко в зал. Он был
пуст...
- Пойдем, Галочка, мне страшно, - вдруг шеп-
нула Нина, и ее личико сделалось мертвенно-блед-
ным.
- Что с тобой? - удивилась и вместе встрево-
жилась я.
- Потом, потом, скорее отсюда! Расскажу в дор-
туаре.
И мы опрометью кинулись вон из силюлек.
В тот же вечер я услышала от Нины, что наш ин-
ститут когда-то, давно-давно был монастырем, дока-
зательством чего служили следы могильных плит в
последней аллее и силюльки, бывшие, вероятно, ке-
лейками монахинь.
- Не раз, - говорила Нина, - прибегали де-
вочки из силюлек все дрожащие и испуганные и го-
ворили, что слышали какие-то странные звуки, стоны.
Это, как говорят, плачут души монахинь, не успев-
ших покаяться перед смертью. А раз, это было давно,
когда весь институт стоял на молитве в зале, вдруг
в силюльках послышался какой-то шум, потом плач,
и все институтки, как один человек, увидели тень вы-
сокой, черной монахини, которая прошла мимо круг-
лого окна в коридорчик верхних силюлек и, спус-
тившись с лестницы, пропала внизу.
- Ай, замолчи, Нина, страшно! - чуть не плача,
остановила я княжну. - Неужели ты веришь в это?
- Я? Понятно, верю, - и подумав немного, она
прибавила задумчиво: - Конечно, потому что иног-
да я сама вижу мою покойную маму...
- Джаваха, дай спать, ты мешаешь своим шеп-
таньем, - нарушила тишину дортуара Бельская.
Скоро весь дортуар затих, погруженный в сон.
Мне было невыразимо жутко. Я натягивала одея-
ло на голову, чтоб ничего не слышать и не видеть,
читала до трех раз <Да воскреснет Бог>, но все-таки
не выдержала и улеглась спать на одну постель с Ни-
ной, где тотчас же, несмотря ни на какие страхи,
уснула, как убитая.
ГЛАВА IX
ВЕСТИ ИЗ ДОМУ. ПОДВИГ НИНЫ
Проходили дни и недели со дня моего поступле-
ния в институт.
Однажды, когда мы собирались спускаться за-
втракать, в класс вошел швейцар.
Появление швейцара всегда особенно волновало
сердца девочкам. Появлялся он единственно с целью
вызвать ту или другую воспитанницу в неприемный
час к посетившим ее родственникам. Поэтому один
вид красной, расшитой галунами ливреи заставлял
замирать ожиданием не одну юную душу.
Но на этот раз он никого не вызвал, а молча по-
дал письмо дежурной даме и исчез так же быстро,
как вошел. Кис-Кис вскрыла конверт и, едва пробе-
жав первую страницу мелко-исписанного листка,
громко позвала меня:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63