Он не спросил, с кем, но его тетка спросила, и Элизабет ответила: «С одним сотрудником.»
«С евреем?» спросил Джон.
«В общем, да.»
«Я надеюсь, вам понравилось.»
«Вполне. Обед, конечно, гадкий, но он был очень мил.»
Однажды ночью, возвратившись из клуба после убогого обеда и двух поездок в переполненной подземке, он увидел, что Элизабет крепко спит. Она не пошевелилась, когда он вошел. Необычно для себя, она храпела. Он постоял минуту, зачарованный ее новой и непривлекательной чертой; ее голова запрокинулась, губы раскрылись и слегка подрагивали в уголках. Затем он потряс ее. Она пробормотала что-то, перевернулась, и заснула тяжело и беззвучно.
Полчаса спустя, когда он старался заснуть, она начала храпеть снова. Он включил свет, посмотрел на нее поближе и заметил с удивлением, которое внезапно сменилось радостной надеждой, полупустой пузырек с незнакомыми таблетками на прикроватном столике.
Он осмотрел его.«24 Comprimes narcotiques, hypnotiques,» прочитал он, и далее большими красными буквами «NE PAS DEPASSER DEUX.» Он сосчитал оставшиеся. Одиннадцать.
Тонкими крыльями бабочки надежда затрепетала в его сердце, стала уверенностью. Он почувствовал как внутри возгорелся огонь и сладостно разливался, пока не заполнил все члены. Он лежал, слушая храп, прямо как взволнованный ребенок накануне Рождества. «Я проснусь завтра и увижу ее мертвой,» сказал он себе, как когда-то он щупал пустой чулок у своей кровати и говорил себе: «Завтра я проснусь, и он будет полный.» Как ребенок, он стремился заснуть, чтобы приблизить утро и, как ребенок, не засыпал от дикого волнения. Тогда он сам проглотил две таблетки и почти сразу погрузился в небытие.
Элизабет всегда вставала первой, чтобы приготовить завтрак для семьи. Она сидела за туалетным столиком, когда Джон проснулся внезапно, без вялости, со стереоскопически ясной памятью о событиях прошлой ночи. «Ты храпел,» сказала она.
Разочарование было настолько сильным, что сначала он онемел. Затем он сказал: «Ты тоже храпела прошлой ночью.»
«Это наверное из-за моего снотворного. Должна сказать, от него хорошо спится.»
«От одной таблетки?»
«Да, безвредно не более двух.»
«Где ты берешь их? »
«У сослуживца – ты назвал его евреем. Доктор выписал их ему, когда было много работы. Я сказала ему, что не могу заснуть, и он дал мне половину пузырька.»
«А он мог бы достать немного для меня?»
«Я думаю, да. Он многое может вроде этого.»
Так он и Элизабет начали регулярно принимать лекарства и проводить долгие, пустые ночи. Но часто Джон медлил, оставляя таблетку блаженства лежать возле стакана с водой, зная, что бессменную вахту можно прервать по желанию, он оттягивал радость беспамятства, слушал храп Элизабет и тонул в ненависти к ней.
Однажды вечером, когда планы на отпуск были все еще под вопросом, Джон и Элизабет пошли в кино. Фильм был про убийство, неважный, но с эффектными декорациями. Новобрачная убила своего мужа, выбросив его из окна на скалу. Задача облегчалась тем, что медовый месяц они проводили на уединенном маяке. Он был очень богат, а она хотела заполучить его деньги. Все, что ей было нужно – это сказать местному доктору и нескольким соседям, что муж испугал ее, бродя во сне; она насыпала снотворного ему в кофе, вытащила его с кровати на балкон – усилие немалое – где она заранее сломала около метра балюстрады, и перевалила его через нее. Потом она легла спать, наутро подняла тревогу, и рыдала над изуродованным телом, которое вскоре обнаружили среди скал наполовину в воде. Возмездие настигло ее позже, но поначалу это был полный успех.
«Вот бы все было так же легко…» подумал Джон, и через несколько часов вся история уплыла в те далекие темные закоулки сознания, где фильмы, грезы и забавные истории лежат спеленатые всю жизнь, пока, как иногда случается, незваный гость не вытащит их на свет.
Такое случилось несколько недель спустя, когда Джон и Элизабет поехали в отпуск. Место нашла Элизабет.
Дом принадлежал кому-то с ее работы. Он назывался «Форт доброй надежды», и стоял на Корнишском побережье. «Его только что вернули после реквизиции,» сказала она. «Я думаю, что мы найдем его в весьма плохом состоянии.»
«К этому мы привыкли,» сказал Джон. Ему не приходило в голову, что она может провести отпуск не с ним. Она была такой же его частью, как искалеченная и больная нога.
Они приехали в ветреный апрельский полдень поездом с обычными неудобствами. Такси провезло их на восемь миль от станции, по глубоким Корнишским аллеям, мимо гранитных коттеджей и заброшенных оловянных рудников. Они подъехали к деревне, давшей дому почтовый адрес, проехали через нее по дороге, которая внезапно вырвалась из высоких берегов на открытое пастбище на краю утеса, над ним в вышине клубились облака и кружили морские птицы, земля под ногами трепетала от изобилия диких цветов, в воздухе была соль, под ними ревел Атлантический океан, разбиваясь о камни, недалеко синяя полоса вспененной воды, а за нею безмятежно изгибался горизонт. Тут и был дом.
«Твой отец,» сказал Джон, «сказал бы: „Ваш замок возведен в приятном месте.“
«Да уж…»
Это было небольшое каменное здание у самого обрыва, которое построили сто или более лет назад как форпост, превратили в частный дом в мирные годы, снова отобрали во время войны под радиостанцию ВМС, а теперь опять вернули к более спокойной службе. Катушки ржавых проводов, мачта, бетонный фундамент будки, свидетельствовали о прежних хозяевах.
Они заплатили таксисту и занесли вещи в дом.
«По утрам из деревни будет приходить женщина. Я сказала, что этим вечером она не понадобится.
1 2 3 4 5