.. Но вместо этого мы имеем христиан. Видела бы ты, какие улики предъявляли на судебных процессах над ними в Никомедии! Ты знаешь, как они называют Рим? «Матерью разврата»! Я сам читал это в их книгах.
— Но ведь с ними уже расправились?
— Слишком поздно. Они везде. Они разложили и войско, и гражданские службы. Их нельзя рассеять, как Тит рассеял евреев. Это целое государство в государстве, со своими законами и своими чиновниками. Мой отец на своей территории даже не пытался привести эдикты в действие.
Мне говорили, что они составляют половину его двора. У них есть свои святые места в самом Риме — могилы их первых вождей. У них есть собственный император или что-то вроде этого — он сейчас живет в Риме и оттуда рассылает приказы. Они — самая большая опасность для империи.
Константин умолк и устало потянулся.
— Завтра ты едешь с нами, мама.
— Только не завтра. Я не могу вдруг взять и бросить всех этих людей. Они вправе ожидать от меня большего. Я ведь не росла при таком дворе, как ты, сын мой. И потом, я сомневаюсь, чтобы твой отец был мне так уж рад. Поезжай сам и найди для меня какое-нибудь тихое место на севере. А потом я поеду следом.
И она добавила:
— А эти христиане — может быть, и они считают Рим священным городом?
— Мама, дорогая, я же тебе говорил, в их книгах...
— Ах, в книгах... — протянула Елена.
6
ANCIEN REGIME
На террасе индийская обезьяна — дорогой подарок от одного заезжего дипломата — звякала своей золотой цепочкой. Елена бросила ей сливу.
— Припоминаю, — сказала она, — как-то покойный муж сказал мне, что отныне больше никогда не будет споров о престолонаследии. В этом году у нас целых шесть императоров. По-моему, это рекорд. Даже меня стали величать императрицей.
— А меня — нет, — заметила Минервина.
— Да, дорогая, но можешь быть уверена — со временем начнут. Не стоит из-за таких вещей расстраиваться. Я ведь тоже была разведена, ты знаешь, и точно так же, как ты. Тогда меня это огорчило, но уверяю тебя, в результате я прожила куда более счастливую и спокойную жизнь. Все это — только политика. Думаю, Константин сожалеет о разводе не меньше, чем ты. Мне говорили, что эта Фавста — одиозная фигура, вокруг нее одни только христиане. А потом у тебя ведь есть Крисп. Моего мальчика у меня забрали, ты же знаешь. Ты бы занялась садом. Мне очень хотелось бы знать, как там мои сады. Но при таком обилии императоров о том, чтобы куда-то поехать, не может быть и речи. Если бы только они перестали воевать между собой, я бы с удовольствием вернулась в Далмацию. Правда, и здесь очень мило.
Вот уже третье лето они жили в Игале, в двух часах езды от Трира. Константин оставил их здесь, отправившись завоевывать власть. Они не были совсем забыты: Минервина получила по почте бумаги о своем разводе, а Елена почти одновременно — грамоту, где она провозглашалась Вдовствующей Императрицей. Однажды, совершенно неожиданно, к ним ненадолго заехал Константин, который ознаменовал свое пребывание тем, что перебил в цирке целую армию безоружных франков.
Место, где они поселились, оказалось вполне пригодным для жизни, — правда, оно подходило скорее для дамы в возрасте Елены, чем для Минервины. Здесь можно было любоваться громадной мраморной статуей Юпитера, железным изваянием Меркурия и раскрашенной фигурой Купидона, но ими и исчерпывался список достопримечательностей, привлекавших путешественников. Впрочем, эти произведения были в самом деле достойны внимания. Купидон, распятый на кресте женщинами, был трогателен до слез. Летящего Меркурия поддерживали в воздухе две огромные каменные глыбы. А Юпитер держал золотую кадильницу в два фута диаметром, которая казалась игрушечной в его мраморной руке, и горевшие в ней крупицы фимиама заполняли весь храм сладким ароматом, не сгорая и даже не убывая.
— Конечно, это фокус, — говорила Елена. — Но я не могу понять, как они это делают, и никогда не устану смотреть.
Помимо этих баснословных сокровищ, в Трире было немало привлекательного. Его сады спускались к самому Мозелю и поднимались по склонам холмов; шлюзы на реке были украшены золотыми звездами и увенчаны пятью огромными коронами. Это было очаровательное место, где роскошь и шик Милана смягчались неким особым привкусом Севера, который Елена чувствовала и любила.
Ощущалось здесь и нечто от кельтов, что Елене было еще дороже. В городе жило множество поэтов. «Я не думаю, чтобы они что-то собой представляли, — говорила Елена в ответ на недовольные вопросы Минервины, — но они очень милые молодые люди и ужасно бедны; они любят приходить ко мне и, читая свои стихи, очень напоминают мне моего дорогого отца, когда он впадал в поэтическое настроение».
Минервина в салоне Елены зевала: у себя на Ближнем Востоке она привыкла к совсем другому времяпрепровождению. А Лактанций старался там не показываться. Прославленный ритор считался учителем Криспа, однако учение под его руководством шло без особого успеха, а вскоре было и вовсе заброшено. Это было вполне в духе туманных представлений Константина о роскоши — отыскать невесть где величайшего из живущих прозаиков-стилистов и поручить ему обучать грамоте проказливого наследника. Теперь Крисп целыми днями играл с корабликами и маленькими катапультами и командовал своими сверстниками, а Лактанций у себя занимался любимым делом. Он являлся по вызову, когда Елена хотела им похвастать, а иногда приходил навестить дам и по собственному почину — как, например, в этот день, когда он решил напомнить им о своем присутствии во дворце. Не из тщеславия — для этого он был слишком стар, — но оказаться в полном забвении ему тоже не хотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57