Проповеди, созданные им в расцвете сил, первоначально предназначались для гарнизонной часовни; он никак не пытался приспособить их для новой паствы, и они по большей части заканчивались обращением к далеким очагам и далеким семьям. Прихожане этому нисколько не удивлялись. Немногое из того, о чем говорилось в церкви, имело, как они замечали, отношение к их жизни. Они очень любили проповеди своего викария и знали, что, когда викарий заводит речь о далеких очагах, пора отряхивать пыль с колен и искать зонтики.
- "...И вот теперь, в этот торжественнейший час недели нашей, когда мы стоим здесь, обнажив головы, - читал он, изо всех сил напрягая свой мощный стариковский голос перед концовкой, - воспомним милостивую государыню нашу королеву Имеется в виду королева Виктория, в правление которой (1837-1901) была написана проповедь. Действие романа происходит в начале 30-х годов, при Георге V (1910-1936)., чью службу мы несем здесь, и помолим господа о том, чтоб минула ее чаша сия и не пришлось бы ей посылать нас во исполнение долга нашего в отдаленнейшие уголки земли, подумаем об очагах, ради нее оставленных, и о далеких семьях наших и воспомним о том, что хотя между нами и лежат пустыни и океаны, никогда мы не бываем к ним так близки, как поутру в воскресенье, когда, несмотря на разделяющие нас пески и горы, мы едины в преданности властительнице нашей я в общем молебствовании о ее благоденствии; мы гордые подданные ее скипетра и короны".
("Преподобный Тендрил ужас как уважает королеву", - сказала как-то Тони жена садовника.)
Хор стал во фрунт, спел последний гимн, паства с минуту постояла молча, склонив головы, и потянулась к дверям. Прихожане не здоровались, пока не высыпали на кладбище, и только там приветствовали друг друга - участливо, сердечно, словоохотливо.
Тони поговорил с женой ветеринара и с мистером Партриджем из лавки, затем к нему подошел викарий.
- Леди Бренда, надеюсь, не заболела?
- Ничего серьезного, легкое недомогание, - Тони неизменно отвечал так, когда появлялся в церкви без Бренды. - Очень интересная проповедь, викарий.
- Рад, что она вам понравилась, мой дорогой мальчик. Это одна из моих любимых. Неужели вы никогда раньше ее не слышали?
- Нет. Уверяю вас.
- Да, последнее время я ее здесь не читал. Но когда меня. Приглашают замещать, я неизменно останавливаю свой выбор на ней. Сейчас справлюсь - у меня отмечено, когда я ее произносил, - и старик открыл большую рукописную книгу, которую нес под мышкой. Черный переплет ее обветшал, а страницы пожелтели от старости. - Так, так, вот она здесь. Первый раз я ее читал в Джелалабаде, когда туда прибыли кольдстримские гвардейцы Имеется в виду оккупация Джелалабада (1879-1880) английскими войсками в ходе второй англо-афганской войны.; потом в Красном море, когда в четвертый раз возвращался с побывки, потом в Сндмуте, Ментоне, Уинчестере, на летнем слете вожаков герл-скаугов в 1921 году... В гильдии церковных актеров в Лестере... Дважды зимой 1926 года в Борнмуте, когда бедная Ада так болела... - Да, пожалуй, я не читал ее здесь с 1911 года, а вы тогда были слишком малы, чтобы ее оценить.
Сестра викария завязала с Джоном беседу. Он рассказывал ей про мула Одуванчика. "...Бен говорит, он бы оклемался, если б мог блевать, только мулы не могут блевать, и лошади не могут..."
Няня схватила его за руку и потащила к дому.
- Сколько раз я тебе говорила, чтоб ты не смел повторять, что говорит Бен Хаккет! Мисс Тендрил неинтересно про Одуванчика. И чтоб я больше от тебя не слышала такого слова - "блевать".
- Это же значит, что его тошнило...
- Мисс Тендрил неинтересно знать, как кого тошнило. Когда группки между папертью и кладбищенскими воротами стали распадаться, Тони направился в сад. В оранжереях был сегодня богатый ассортимент бутоньерок, он выбрал лимонно-желтые гвоздики с алыми кружевными краями для себя и Бивера и камелию для жены.
Лучи ноябрьского солнца, проникая через стрельчатые и круглые витражи, окрашивались расписными гербами в зелень, золото, червлень и лазурь, дробились освинцованными эмблемами на бесчисленные цветные пятна и точки. Бренда ступенька за ступенькой спускалась по главной лестнице, попадая то в сумрак, то в радужное сияние. Обеими руками она прижимала к груди сумочку, шляпку, незаконченную вышивку по канве и растрепанную кипу воскресных газет; из-за всего этого словно из-за чадры выглядывали только глаза и лоб. Внизу из тьмы вынырнул Бивер в остановился у подножья лестницы, глядя на Бренду.
- Вам помочь?
- Нет, спасибо, я справлюсь. Как вы спали?
- Великолепно.
- Пари держу, что нет.
- Видите ли, я вообще плохо сплю.
- В следующий раз, как вы приедете, вам отведут другую комнату. Но только вряд ли вы приедете. У нас такое редко случается. А это очень печально, потому что без гостей скучно, а живя здесь, невозможно завести новых друзей.
- Тони ушел в церковь.
- Да, он это любит. Он скоро вернется. Давайте выйдем на несколько минут - такая прелестная погода. По возвращении Тони застал их в библиотеке. Бивер гадал Бренде на картах.
- А теперь еще раз снимите, - говорил он, - и посмотрим, что будет, что случится... Вот... вас ждет нечаянная радость и деньги из-за чьей-то смерти. Вернее, вы убьете человека. Не могу сказать кого - мужчину или женщину... Потом вам предстоит дальняя дорога по морю, потом вы выйдете замуж за шестерых негров разом, родите одиннадцать детей, отпустите бороду и умрете.
- Чудовище. А я-то думала, вы всерьез. Привет, Тони. Что в церкви? Насладился вволю?
- Вполне. Как насчет хереса?
Когда перед самым обедом они остались вдвоем, Тони сказал:
- Детка, ты просто героиня - приняла весь удар на себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11