- Ее светлость герцогиня Укакская?
Черномазая задрала платье, чтобы его не запачкать, и вытерла руки о панталоны:
- Это я, - сказала она.
Улан отдал честь, вручил ей большой конверт, снова отдал честь, вскочил в седло и ускакал.
Оставшись одна, герцогиня присела на корточки и с любопытством стала рассматривать конверт: она повертела его во все стороны, поднесла к уху и, настороженно повернув голову набок, встряхнула. Потом встала, пошла в дом, на цыпочках поднялась к себе в спальню и, воровато осмотревшись, сунула конверт под циновку.
В течение часа Черномазая трижды бросала стирку и бежала в дом посмотреть, цело ли ее сокровище. Когда же в полдень приехал обедать генерал, она с затаенным страхом вручила ему письмо.
' Публичный дом (франц.).
- Смотри-ка, Черномазая, мадам Байон приглашает нас завтра на обед во французское посольство.
- Ты пойдешь?
- Говорю же, нас позвали вдвоем, старушка. Приглашение адресовано тебе. Ну, что скажешь?
- Господи, я буду обедать с мадам Байон! Вот это да!
Герцогиня не могла скрыть своего возбуждения, она откинула назад голову, закатила глаза и, мыча от удовольствия, принялась, как безумная, прыгать по комнате.
- Молодец, старик, ничего не скажешь! - заметил герцог, а позднее, когда приглашение было с благодарностью принято и бравый старшина императорской гвардии отвез ответ в посольство, когда Коннолли ответил на многочисленные вопросы, касающиеся обращения с ножом, вилкой, бокалом и перчатками, и герцогиня побежала в магазин господина Юкумяна за лентой, золотой тесьмой и искусственными пионами себе на платье, - он отправился обратно в казармы, преисполнившись к французам самых теплых чувств и повторяя: - Молодец, старик. Это ведь первый человек, который за все восемь лет, что я здесь, удосужился позвать в гости мою Черномазую. А моя-то обрадовалась! Вся трясется от счастья, разрази ее гром!
С приближением обеда Черномазая окончательно потеряла покой и так надоела супругу бесконечными вопросами об этикете, что генералу пришлось дать ей увесистую затрещину и запереть на несколько часов в буфет, прежде чем она обрела столь необходимую для дипломатических приемов сдержанность. Обед, на котором присутствовали все сотрудники французского посольства, герцог и герцогиня Укакские, президент железнодорожной компании с женой и дочерьми, а также министр внутренних дел лорд Боз, прошел с огромным успехом. Черномазую, в соответствии с ее титулом, посадили рядом с мсье Байоном, который говорил с ней по-английски, всячески превознося боевые заслуги ее супруга, его влиятельность и благоразумие. Если манеры Черномазой и были в чем-то небезупречны, то поведение министра внутренних дел было поистине вызывающим. Он жаловался, что его плохо кормят, слишком много пил, щипал сидящих по обе стороны от него дам, прикарманил дюжину сигар и приглянувшуюся ему серебряную перечницу, а потом, когда гости перешли в гостиную, рвался танцевать в одиночестве под патефон, пока, наконец, рабы насильно не посадили его в машину и не отвезли к мадам Фифи, о прелестях которой он во всеуслышание распространялся весь вечер, не упустив случая блеснуть анатомическими подробностями, которые, по счастью, большинству собравшихся остались непонятны.
Когда все вина были перепробованы, сладкое шампанское, поданное на десерт, выпито и мужчины остались одни за столом (министр внутренних дел порывался последовать за дамами и был с трудом остановлен), мсье Байон приказал подать бутылку спирта, подсел к генералу, наполнил его бокал и завел с ним весьма нелицеприятный разговор об императоре и нынешнем режиме.
В гостиной тем временем дамы обступили свою новую знакомую, и не прошло и часа, как некоторые из них, в том числе и мадам Байон, опустив титул, стали запросто называть герцогиню Черномазой. Они приглашали ее в гости, звали посмотреть их сад и познакомиться с их детьми, предлагали научить играть в теннис и в пикет, порекомендовали ей армянского портного и индийскую гадалку, вызвались дать выкройки своих пижам, всерьез уговаривали предохраняться, а главное - пригласили войти в специальную комиссию по подготовке к празднику противозачаточных средств. Иными словами, чета Коннолли в тот вечер совершенно офранцузилась.
Спустя десять дней в Дебра-Дову привезли сапоги; соблюсти необходимые формальности ничего не стоило, поскольку соответствующие службы находились теперь под контролем Министерства модернизации. Господин Юкумян сам составил заявление на собственное имя от Министерства обороны; он же написал бумагу из Министерства обороны в отдел по снабжению, заверил ее в казначействе, поставил на ней вторую подпись, выписал чек на свое имя и, заручившись поддержкой акцизного и таможенного управления, добился скидки на пошлину под предлогом того, что ввозимый товар является "государственным заказом". Вся процедура заняла от силы десять минут. А уже через несколько часов тысячу пар сапог свалили на площади перед казармами, где их тут же разобрали солдаты, которые весь день рассматривали сапоги с неподдельным, хотя и настороженным интересом.
В тот же вечер в честь доставки сапог был устроен праздник. На огне дымились солдатские котелки, туземцы отбивали руками нескончаемую барабанную дробь, в незабываемом ритме шаркали по земле голые ступни, тысячи темнокожих что-то напевали и раскачивались, сидя на корточках и сверкая в темноте зубами.
Когда Коннолли возвращался в казармы после обеда во французском посольстве, праздник еще продолжался.
- Какого черта они сегодня веселятся?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68