Критика "законнической этики"!
у Бердяева в чем-то поразительно напоминает ленинскую критику пра-
вового формализма. "Но что значит парадокс евангельской этики? По-
чему в нравственном отношении первые делаются последними и наобо-|
рот? Почему лучше быть грешным, сознающим свой грех, чем фарисе-|
ем, сознающим свою праведность?"2 .
Поляризуются, таким образом, две позиции. Одна утверждает пол-J
ную вменяемость и суверенность индивида в вопросах морали. Другая,!
напротив, утверждает, что гарантией праведности и спасения является!
не личная нравственная воля (хотя бы и последовательно проведенная),!
а чудо - дар искупления, получаемый свыше. Грешник тем превосходит!
носителя суверенной нравственной воли, что он "нуждается в спасении, I
и спасение приходит не от закона, а от Спасителя, спасение совершает-1
ся через искупление, а не через закон"3 . Здесь мы сталкиваемся с но-1
вым отрицанием повседневности в пользу воодушевляющей героики)
"чудодейственного скачка". Только этот скачок носит уже не социаль-1
но-исторический характер, описанный выше, а экзистенциально-1
мистический. Греховная повседневная практика прерывается в разовом
акте духовного подвига и раскаяния. Какой контраст эта установка пра-
вославного "антиформализма" составляет с пуританским требованием
посюсторонней, т.е. верифицируемой в повседневном опыте, и методи-
ческой праведности. "Гарантией... служит не какое-либо магически-
сакраментальное средство, не отпущение грехов после исповеди, не от-
1 Бердяев Н.А. О назначении человека. М., 1993. С. 94.
2 Там же. С. 96.
3 Там же. С. 97.
дельные благочестивые поступки... Возникал импульс к методическому
контролированию своего поведения..."1.
Для возрождения нашего общества нам в первую очередь необходи-
мо преодоление того пренебрежения повседневностью, которое связано
с установкой на "великие скачки" — из отсталости в "авангард", из тем-
ного прошлого - в светлое будущее, из греховности - в просветление
святости. Весь процесс производства политической и духовной власти в
России в XX в. прошел под знаком этой установки. К власти в государ-
стве доверчивый народ приводил не тех, кто исходил из реальности и
тем остужал завышенные ожидания, а тех, кто непомерно их эксплуа-
тировал, обещая немедленное исполнение самых дерзновенных чаяний.
"Постепеновцы" отвергались с презрением, утописты приветствовались.
До сих пор соревнование перед лицом избирателей ведется в России по
этим правилам.
Но таковы, к сожалению, были и законы производства духовной вла-
сти над умами и совестью соотечественников. В системе духовного
производства неизменно выделялись и лидировали те, кто ориентировал
"аудиторию" на максималистские установки, на принцип "все или ниче-
го". Опасность такого максимализма в том, что он готовит неизбежный
срыв не только в практике (экономической, политической, администра-
тивной), но и в сфере нравственности. Экзальтированная жертвенность,
ориентированная на завышенные рубежи, не получая подкрепления,
неизбежно срывается в свою противоположность - в предельно безот-
I ветственный эгоизм или в предельную апатию.
Глава V.
ОЖИДАЕТ ЛИ РОССИЮ ВОЕННАЯ ДИКТАТУРА?
Слово "диктатура" очень часто употребляется в современной рос-
сийской политической жизни вместе с такими ее менее благозвучными
псевдонимами, как "авторитаризм", "неоавторитаризм", "пиночетовская
модель" и др. Причем понятие диктатуры, ее лик на уровне политиче-
ской элиты как бы двоится. С одной стороны, он, если можно так выра-
зиться, "официозный" - отражает тревоги власти, теряющей массовую
опору из-за откровенных неудач своей экономической политики. С
другой - "теневой", оппозиционный, или "реставрационный". Одни
празднуют освобождение страны от оков тоталитаризма, другие скорбят
1 Вебер М. Избр. произв. М., 1990. С. 183.
343
по поводу поражения ее в "холодной" войне с Западом, ощущая опас-
ное сужение нашего геополитического пространства.
С позиций современной демократии, декларируемых сегодня самой
властью, вроде бы должен действовать принцип невмешательства воен-
ных в политику. Однако, если посмотреть на положение страны со сто-
роны оскорбленного национально-патриотического чувства, то принцип
невмешательства армии теряет свою бесспорность. В самом деле, если
страна потерпела поражение, то не означает ли такое невмешательство
позорное капитулянтство или даже коллаборационизм?
С этих позиций, как видим, открывается совсем другая система от-
счета. Таким образом, анализируя проблему диктатуры, в частности ее
крайнего выражения - военной диктатуры, мы попадаем в неэвклидово
многомерное пространство, где "параллельные прямые" могут неожи-
данно пересекаться. Линия "низового" патриотического порыва, под-
линного в своих чувствах и тревогах за Отечество, может пересечься,
например, с реставрационными замыслами "бывших" - "коммунистов",
"империалистов", "демократических централистов", тоскующих не по
Родине, а по власти.
Но не менее двусмысленным оказывается и "верхнее" пространство
"правящей демократии". И здесь готовы пересечься две линии: линия
защиты первых демократических завоеваний с линией защиты номенк-
латурно-приватизированной собственности и номенклатурно-мафиоз-
ного монополизма, на глазах захватывающего все позиции.
Что же является первопричиной этих неожиданных пересечений,
безнадежно запутавших страну? Для объяснения этого феномена следу-
ет обратиться к западным "эталонам".
В молодых демократиях Запада демократическая идея в целом сов-
падала с национальной идеей - с делом строительства крупных суве-
ренных государств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186