И силой несомненно по размаху несравненно более грандиозной, чем
сила Петра. Такой силой Сталин будет казаться и будущим поколениям. Но Сталин
будет казаться огромной, чудовищной силой, но силой не национальной. Не является
национальной силой и Петр, если оценивать не его благие намерения, а порочные
результаты совершенной им революции. Если, конечно, не смотреть на реформы Петра
глазами русского европейца, как смотрит С. Платонов.
С. Платонов очень напирает на то, что многие соратники Петра очень
восторженно относились к нему и считали его творцом новой России, и серьезные
критики Петровской реформы (не реформы, а революции. — Б. Б.) "обсуждая вредные
следствия торопливых Петровских заимствований, к самому Петру относились,
однако, с неизменными похвалами и почтением, как к признанному всеми гению —
благодетелю своей страны". Этот аргумент опять таки не является бесспорным.
Сталин тоже афишировался как гений и благодетель страны, но народ Сталина, также
как и Петра считал Антихристом и относился к нему точно также, как и к Петру,
как к мироеду, который весь мир переел. Европейская оценка Петровских "реформ" и
партийная оценка Сталинских "заслуг" резко расходятся с оценкой, которую делает
народ и которая и в первом, и во втором случае несомненно более близка к истине.
Петр "был свиреп и кровожаден", но тем не менее Костомаров считает, что:
"Петр, как исторический государственный деятель, сохранил для нас в своей
личности такую высоконравственную черту, которая невольно привлекает к нему
сердце — преданность той идее, которой он всецело посвятил свою душу в течении
своей жизни..." С этой формулировкой Костомарова тоже нельзя никак согласиться.
Это ложная и антиисторическая формулировка. Она могла казаться верной и
нравственной во времена Костомарова, но не сейчас, не во времена большевизма.
Преданность идее — не может быть предметом восторга историка. Надо всегда
иметь в виду, а какой идее посвятил свою жизнь человек. Способна ли эта идея
дать добрые плоды. Тысячи русских революционеров проявили не меньшую преданность
полюбившейся им идее, чем Петр.
Завершитель Петербургского периода русской истории, Сталин проявил
преданность полюбившейся ему европейской идее еще большую, чем Петр. Так что же,
прикажете и его уважать за эту преданность идее?
Идея — идее рознь. Есть идеи, ведущие к увеличению добра и счастья в
мире. Есть идеи, которые ведут к увеличению зла и несчастья в мире, хотя и
кажутся исповедующим их людям, что они должны принести добро и счастье народу. К
числу таких идей принадлежала, та, которой предан был всю жизнь Петр I. Идея
превращения национального русского государства в европейское государство. Это
была ложная и порочная в свой основе идея. Она не могла принести счастья
русскому народу и она не принесла ему счастья. Если появление советской
республики и советской демократии на считать, конечно, счастьем.
"Он, — пишет Костомаров про Петра, — любил Россию, любил русский народ,
любил его не в смысле массы современных и подвластных ему русских людей, а в
смысле того идеала, до какого желал довести этот народ; вот эта то любовь
составляет в нем то высокое качество, которое побуждает нас помимо нашей
собственной воли, любить его личность, оставляя в стороне и его кровавые
расправы и весь его деморализующий деспотизм".
Такие чудовищные дифирамбы Петру можно было провозглашать только во
времена Костомарова. В наши дни их провозглашать нельзя. То, что Петр любил
Россию и русский народ, как некие символы — этого мало, чтобы прощать его
кровавые расправы и деморализующий деспотизм. Характер любви Петра I к России и
русскому народу напоминает любовь русских революционеров к народу. И первый, и
вторые любят не живых, современных им людей, а некий отвлечённый символ. Если
встать на точку зрения Костомарова, то надо простить и Ленина и Сталина. Они
ведь тоже проявили чудовищную преданность свой идее и они тоже были убеждены,
что их деятельность принесет со временем счастье русскому народу и всему
человечеству.
Пора наконец понять, что преданность идее порочной в своей сущности не
может быть предметом восхищения. И совсем уж нельзя этой преданностью
оправдывать деспотизм и насилия, совершенные во имя осуществления этой идеи.

II

В предисловии к своему исследованию о творчестве Толстого и Достоевского
Д. Мережковский писал:
"Отношение к Петру служит как бы водораздельною чертою двух великих
течений русского исторического понимания за последние два века, хотя в
действительности раньше Петра и глубже в истории начинается. борьба этих двух
течений, столь поверхностно и несовершенно обозначаемых словами "западничество"
и "славянофильство". Отрицание западниками самобытной идеи в русской культуре,
желание видеть в ней только продолжение или даже подражание европейской,
утверждение славянофилами этой самобытной идеи и противоположение русской
культуры западной".
Петр считал себя хорошим хирургом. В Петербургской кунсткамере долгое
время хранился целый мешок вырванных им зубов. На самом деле Петр I был такой же
плохой хирург, как и плохой правитель.
"Он выпустил однажды 20 фунтов жидкости у женщины с водянкой, которая
умерла несколько дней спустя. Несчастная защищалась, как только могла, если не
от самой операции, то от операции. Он шел за ее гробом". (66) Судьба этой
несчастной пациентки Петра напоминает судьбу несчастной Московской Руси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47