он знал, что революция непременно должна начинать с атеизма. Ему надо было
низложить ту религию, из которой вышли нравственные основания отрицаемого им
общества".
"...нужны не проповеди, — пишет Белинский Гоголю, — (довольно она слышала
их), не молитвы (довольно она твердила их), а пробуждение в народе чувства
человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, — права и
законы) сообразные не с учением церкви, а с здравым смыслом и
справедливостью..."
"Метафизику к черту", — восклицает Белинский в другом случае, — это слово
означает сверхнатуральное, следовательно нелепость. Освободить науку от
признаков трансцендентализма и теологии: показать границы ума, в которых его
деятельность плодотворна, оторвать его навсегда от всего фантастического и
мистического, — вот что сделает основатель новой философии". Установка, как
видим чисто масонская.
Ознакомившись с статьями Маркса и Энгельса, помещенными в изданном в 1844
году в Париже сборнике "Немецко-французская Летопись", Белинский пишет Герцену:
"Истину я взял себе — и в словах Бог и религия вижу тьму, мрак, цепи и кнут, и
люблю теперь эти два слова, как последующие за ними четыре".

XVI

Живший в царствование Екатерины II масон Щербатов написал сочинение
"Путешествие в землю Офирскую". Это первый, составленный в России план
социалистического, тоталитарного государства. Вся жизнь офирян находится под
тщательной мелочной опекой государственной власти, в лице санкреев — офицеров
полиции. "Санкреи" заботятся о "спокойствии", о "безопасности", о "здоровье" и
т.д. Князь Щербатов с восторгом живописует, что в государстве офирян (так же,
как в СССР) "все так рассчитано, что каждому положены правила, как кому жить,
какое носить платье, сколько иметь пространный дом, сколько иметь служителей, по
скольку блюд на столе, какие напитки, даже содержание скота, дров и освещение
положено в цену; дается посуда из казны по чинам; единым жестяная, другим
глиняная, а первоклассным серебряная, и определенное число денег на поправку и
посему каждый должен жить, как ему предписано".
Второй проект тоталитарного государства составлен масоном-иллюминатом
Пестелем. В "Русской Правде" Пестеля начертаны уже все основные черты устройства
социалистического государства. После захвата власти и истребления всех членов
династии, Пестель считал необходимым, чтобы все люди, как и в Офирии, жили не
так, как хотят, а так, как им предписано властью. Не только жить, но и думать
так, как предписано. В 40-х годах на смену увлечению Гегелем приходит столь же
фанатическое увлечение идеями утопического социализма, который некоторые
коноводы Ордена, как это свидетельствует Достоевский (см. стр. 94) одно время,
может быть, искренне "сравнивали с христианством" и который "и принимался лишь
за поправку и улучшение последнего". А, может быть, они только делали вид, что
верят, что социализм лишь "поправка и улучшение" христианства, на каковую версию
успешно ловились идеалисты вроде Достоевского, Н. Данилевского и им подобные.
Может быть, это было циничное следование масонской тактике. (См. письмо Книгге
на стр. 131).
В "Дневнике Писателя" за 1873 год, Достоевский. вспоминал:
"Все эти тогдашние новые идеи нам в Петербурге ужасно нравились, казались
в высшей степени святыми и нравственными и, главное, общечеловеческими, будущим
законом всего человечества. Мы еще задолго до Парижской революции 48-го года
были охвачены обаятельным влиянием этих идей. Я уже в 1846 году был посвящен во
всю ПРАВДУ этого грядущего "обновленного мира" и во всю СВЯТОСТЬ будущего
коммунистического общества еще Белинским. Все эти убеждения о безнравственности
самых оснований (христианских) современного общества, о безнравственности права
собственности, все эти идеи об уничтожении национальностей во имя всеобщего
братства людей, о презрении к отечеству, как тормозу во всеобщем развитии, и
проч., и проч., — это все были такие влияния, которых мы преодолеть не могли, и
которые захватывали, напротив, наши сердца и умы во имя какого-то великодушия.
Во всяком случае, тема казалась величавою и стоявшею далеко выше уровня
тогдашних господствующих понятий, — а это-то и соблазняло. Те из нас, то есть не
то что из одних петрашевцев, а вообще из всех тогда зараженных, но которые
отвергли впоследствии весь этот мечтательный бред радикально, весь этот мрак и
ужас, готовимый человечеству, в виде обновления и воскресения его, — те из нас,
тогда еще не знали причин болезни своей, а потому и не могли еще с нею бороться.
Итак, почему же вы думаете, что даже убийство а ла Нечаев остановило бы, если бы
не всех, конечно, то, по крайней мере, некоторых из нас, в то горячее время,
среди захватывающих душу учений и потрясающих тогда европейских событий, за
которыми мы, совершенно забыв отечество, следили с лихорадочным напряжением".
"Социализм, — как правильно замечает И. Голенищев-Кутузов в "Мировом
моральном пастыре", — даже полукорректный, полуеврейский, претендует, как и
религия, на руководство всей жизнью, и, следовательно, всякий записывающий в
ряды социалистов, отвергает другое руководство". "Надо, наконец, понять, что
религия и социализм не могут сосуществовать, о»и исключают друг друга, и потому
не может быть христианских социалистов, так же как не бывает ангелов с рогами".
"Один коготок увяз — всей птичке пропасть". Переживание социализма, как
улучшение христианства, вскоре сменяется отвержением христианства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83