"....подготовлявшаяся в Петербурге, но вовремя
предотвращенная революция..." (К. Маркс и Ф. Энгельс, т. IV, стр. 256).
Наиболее значительными личностями Кружка Дурова были: Достоевский и
Николай Спешнев. Николай Спешнев, богатый красавец, человек с дурным
романтическим прошлым. Не закончив лицея Спешнев уехал в Европу и жил в ней
многие годы. Располагая хорошими средствами, Спешнев все свое время посвящал
разработке лучшего типа революционной организации, писал сочинение о тайных
обществах. Спешнев одним из первых русских познакомился с коммунистическим
манифестом Карла Маркса.
Николай Спешнев был. всегда холоден, молчалив, замкнут. Литературные
критики считают, что Достоевский вывел Спешнева в образе Николая Ставрогина в
"Бесах". Монбелли, член Кружка Дурова показывал на следствии: "Спешнев объявил
себя коммунистом, но вообще мнений своих не любил высказывать, держал себя
как-то таинственно, что в особенности не нравилось Петрашевскому". На одном из
собраний петрашевцев Спешнев прочитал лекцию, в которой проповедовал "социализм,
атеизм, терроризм, все, все доброе на свете".
При аресте Спешнева у него найден был текст обязательной подписки. Первый
пункт этой подписки гласил: "Когда распорядительный Комитет общества, сообразив
силы общества, обстоятельства, и представляющийся случай, решит, что настало
время бунта, то я обязуюсь, не щадя себя, принять полное открытое участие в
восстании и драке". По сообщению К. Мочульского, автора монографии
"Достоевский", под одной такой подпиской стояла подпись Федора Достоевского.
К. Мочульский высказывает догадку, что именно до инициативе Н. Спешнева,
наиболее революционно настроенные члены Кружка Петрашевского, составили особую
тайную группу. К. Мочульский называет Спешнева вторым злым гением Достоевского.
Первым, как известно, был Виссарион Белинский. "Спешнев толкает его на грех и
преступление, он его темный двойник".
Правильность вывода подтверждается высказываниями доктора С. Яновского,
близко знавшего Ф. Достоевского. В своих воспоминаниях он пишет:
"Незадолго до ареста, Достоевский сделался каким-то скучным, более
раздражительным, более обидчивым и готовым придраться к самым ничтожным мелочам,
стал особенно часто жаловаться на дурноты. Причиной этого, по собственному
сознанию Достоевского, было сближение с Спешневым, или точнее сказать, сделанный
у него заем".
Однажды Яновский стал утешать Достоевского, что со временем его дурное
настроение исчезнет. На это Достоевский ответил:
"Нет, не пройдет, а долго и долго будет меня мучить, так как я взял у
Спешнева деньги (при этом он назвал сумму около 500 рублей). Теперь я с ним и
его. Отдать же этой суммы я никогда не буду в состоянии, да он и не возьмет
деньгами назад, такой уж он человек. Понимаете ли Вы, что у меня с этого времени
свой Мефистофель".
Комментируя это место воспоминаний доктора Яновского, К. Мочульский
пишет: "Достоевский мучится, потому, что он продал душу "дьяволу". "Теперь я с
ним и его". С этого времени у него есть свой Мефистофель, как у Ивана Карамазова
свой черт".
Достоевский тяготится тем, что он стал слугой .дьявола — атеиста и
коммуниста Николая Спешнева, но, во время следствия по делу кружка, не говорит
все же всю правду. Когда власти узнали о существовании среди петрашевцев особого
кружка заговорщиков и о его составе, Достоевскому было предложено дать
соответствующие объяснения. Он не сказал всей правды, а изобразил дело так, что
"Кружок знакомых Дурова есть чисто артистический и литературный".
Это была ложь. На собраниях Дуровского кружка, по данным следственной
Комиссии, "происходили рассуждения о том, как возбуждать во всех классах народа
негодование против правительства, крестьян против помещиков, против начальников,
как пользоваться фанатизмом раскольников, а в прочих сословиях подрывать и
разрушать всякие религиозные чувства, которые они сами из себя уже совершенно
изгнали".
Не раскаиваясь всходит Достоевский и на эшафот. "Мы, петрашевцы, стояли
на эшафоте, и выслушивали наш приговор без малейшего раскаяния, — писал
Достоевский в "Дневнике Писателя" за 1873 год. Если не все мы, то, по крайней
мере, чрезвычайное большинство из нас почло бы за бесчестие отречься от своих
убеждений, за которые нас осудили, те мысли, те понятия, которые владели нашим
духом представлялись. нам не требующими раскаяния, но даже чем-то очищающим,
мученичеством, за которое многое простится... И так продолжалось долго. Не годы
ссылки, не страдания сломили нас. Напротив, ничто не сломило нас и наши
убеждения лишь поддерживали наш дух сознанием исполненного долга".
На каторгу Достоевский ушел человеком находившимся под идейным влиянием
коммуниста Спешнева — одного из первых почитателей "коммунистического манифеста"
Карла Маркса. Перед лицом смерти Достоевский был еще "дитя неверия и сомнения".
После возвращения с каторги, вспоминая настроения петрашевцев,
Достоевский писал: "Почему же вы думаете, что петрашевцы не могли стать
нечаевцами, то есть стать на нечаевскую же дорогу, в случае, если бы так
обернулось дело. Конечно, тогда и представить нельзя было, как бы это могло
обернуться. Но позвольте мне про одного себя сказать. Нечаевым, вероятно, я бы
не мог сделаться никогда, но нечаевцем, не ручаюсь, может быть и мог бы".
В дневнике жены Достоевского записано следующее признание Достоевского:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83