Он ведь хотел что-нибудь предпринять, хотел обнять его, покаяться. Но у него не было слов. Как можно принять то, что отец хотел бросить их с матерью! Значит, их любви ему недостаточно?! И это ощущение собственной малоценности делало расстояние от двери до стола отца слишком огромным, чтобы его преодолеть, потому что сначала следовало преодолеть в себе мысль, что отец хотел его бросить. Он услышал выстрел.
Трент поднял взгляд на Марианну. Дождь, стекавший по ее лицу, скрывал слезы. Он хотел было обнять ее, утешить и снова вспомнил свой собственный страх.
Трент сидел тогда за денником, крепко прижав к груди колени, и боялся что вот-вот развалится на части. Он заставил себя отползти в сторону, в угол, облокотиться на стену, чтобы не шататься. Даже сейчас он не мог вспомнить, кто нашел его и как, но помнил возвращение в Лондон. В аэропорту Бахрейна он заложил руки за спину, когда мать" хотела дать ему с собой игрушечного львенка, потому что понимал: согретый его теплом, он может потерять контроль над собой и расплакаться. Он не позволил матери поцеловать себя. Он боялся жалости стюардессы и того, что она начнет его утешать. Управляющий полковника Смита отвез его в «Хитроу». В доме полковника он чувствовал себя в безопасности – там он был гарантирован от проявления чувств, которые могли бы нарушить его спокойствие.
Теперь полковнику Смиту легко инструктировать его по поводу новой легенды. Как будто для Трента последний год в Ирландии, полный постоянного страха, был важнее этого краткого мига в офисе отца…
Скорее бы дождь прекратился. Ни в нем, ни в ветре больше не было нужды. Трент слишком устал даже для того, чтобы стряхивать воду с ресниц.
– Там, в горах, человек. Связанный, – сказал он Марианне и объяснил, как найти Хосе. – Развяжи ему ноги. Ружье оставь мне. – Он не стал объяснять ей, что ружье, из которого она целилась в деда, не заряжено. – Оно тебе не понадобится. Он – профессионал.
Трент понимал состояние Марианны. В молодости все с легкостью делится на плохое и хорошее. Когда приходит опыт, границы стираются, и осуждать становится все труднее.
Хосе спускался первым, руки связаны за спиной. Он брел нетвердой походкой, спотыкаясь на каменистой тропинке. Марианна шла сзади на безопасном расстоянии. На плече, как бейсбольную биту, она несла тяжелую палку. Одно лишнее движение – и она обрушит ее на голову Хосе. Он обошел тела своих товарищей, оглянулся в сторону озера и у самой воды увидел труп Эла.
Трент указал на землю, и латиноамериканец сел к нему лицом. Они симпатизировали друг другу. Оба только что рисковали жизнью, но теперь адреналин отхлынул из крови, и наступило знакомое им состояние полного физического расслабления.
– Нам лучше побыть вдвоем, если ты не против, – обратился Трент к Марианне.
Она была против. Трент воспринял это как нежелание видеть деда. С другой стороны, именно страх за него заставлял ее сидеть здесь.
– Может быть, мне придется угрожать и выполнить угрозу. Очень трудно, когда кто-то смотрит. – Он намекал на то, что юных девушек с нежными чувствами следует оберегать от сцен насилия, и она намеренно повернулась в сторону трупов. – Не уходи далеко. – попросил Трент. – Вдруг понадобишься.
Мужчины смотрели, как она двинулась в сторону росшей неподалеку пихты, села под деревом, облокотившись о ствол так, чтобы наблюдать за ними, и положила дубинку на колени.
– Очень опасная малышка, – сказал латиноамериканец. – И такая красивая…
Так же как Эл и те четверо, что нанимали его яхту, Хосе говорил немного отрывисто, немного иначе, чем колумбийские головорезы Марио, которых Трент принял с борта моторной яхты и перевез на берег. Еще одна часть головоломки встала на свое место. Мигелито, хвастаясь, вел Трента в правильном направлении.
– Вы из Никарагуа?
– Да, сеньор.
– Значит, Луис – из контрас, – произнес Трент таким тоном, словно это было очевидно и неважно.
Хосе кивнул.
– Мы все – контрас, сеньор.
– Подготовленные американцами, – все так же безразлично продолжил Трент. – Я все понял, глядя на то, как эти шли по поляне.
Оба невольно взглянули в сторону трупов. – Луис – наш команданте, сеньор, – сказал Хосе.
– У нас, солдат, трудная жизнь. И у тех, кого мы любим, – сказал Трент и посмотрел на Марианну. – У тебя есть дочь?
– Пятнадцатилетняя, – ответил Хосе. – И двое сыновей: одному – восемь, другому – два…
– Тебе повезло. – Он показал на убитых. – Друзья?
– Коллеги. – Мертвые остались мертвыми. Очки в матче, который его команда проиграла. Возможно, Трент добавит его к остальным – это дело Трента. Латиноамериканец ничего не мог изменить, важно было сохранять чувство собственного достоинства.
«Смотрит в лицо без страха», – подумал Трент. Для арабов, среди которых он провел детство, это тоже было важным, как и для латиноамериканцев и народов Индокитая. Если тебе суждено умереть – умри, но как мужчина. Многие американцы, даже близкие Тренту, не понимали этого, что часто приводило их к ошибкам в странах «третьего мира». Трент как-то попытался объяснить специфику одному майору спецназа: рассказал о крестьянине-мексиканце.
Местный землевладелец послал своих людей, чтобы забрать у него клочок земли. Крестьянин знал, что его убьют, ему нечем было защищаться. Все, что он мог сделать, это выпрямиться и плюнуть в глаза главарю. И без страха смотреть ему в глаза… «Чертов романтик», – прокомментировал тогда майор.
– Девочку поразило предательство деда, – объяснил Трент Хосе.
– Политики… – Латиноамериканец сплюнул на землю. – Все они свиньи.
– В Африке, – сказал Трент, – нигерийцы рассуждают так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68