.. Когда я гляжу на карту, я всегда вижу местность воочию. И, составляя план операции, я представлял каждый холмик, каждую речушку на позиции.
Уже через час я подробно продиктовал адъютанту весь ход операции. Порядок и длительность маршей, места встреч колонн, маневры и возможные ошибки противника и изменения маневров после этих возможных ошибок врага все было учтено. Я решил заманить их в ловушку... Я уступал противнику Праценские высоты... Десять тысяч моих солдат накануне отошли в болотистую местность. Теперь они стали невидимы в густом тумане, поднимавшемся над мокрой землей.
Во время боя я должен был показать, что у меня очень слабый правый фланг. И, когда они начнут атаку на мой якобы слабый фланг, они ослабят свой центр на Праценских высотах... Вот там я и "открою засов". И десять тысяч солдат пойдут в атаку на изумленных глупцов... Я представлял, какая неразбериха будет в австро-русском лагере во время сражения, где бездарные решения генералов будут отменяться еще более дикими распоряжениями обоих императоров...
В ночь перед сражением я обошел бивуаки. Я хотел остаться незамеченным, но они признали меня сразу... Какой был восторг!.. Тысячи пучков соломы были привязаны к палкам и зажжены. Так они поздравили меня с первой годовщиной коронации. Я видел их любовь и имел право сказать: "Сегодня лучший день твоей жизни", хотя понимал - многие из них закроют глаза завтра... Но старался об этом не думать. Первое правило: ты должен быть весел и уверен накануне битвы. Ибо твое настроение непостижимым образом передается им...
Той декабрьской ночью, греясь у костра в потной рубашке, потертом, замусоленном мундире, я заставил себя размышлять не столько о сражении, сколько об устройстве Европы после победы: о новых королевствах, которые я образую, о государствах, которые уберу с ее карты. Измененная мной, вся исчерканная карта Европы лежала в палатке... А потом я выпил немного разбавленного "Шамбертена" и крепко заснул...
Император добавил с усмешкой:
- Вот на этой самой кровати... Эта походная кровать свидетельница... - Он не закончил фразу. Сидел в задумчивости, смотрел в раскрытое окно на тяжко дышащую бездну... Наконец продолжил: - В три часа ночи я уже был на ногах. Чувствовал себя превосходно. Надевая мундир, понял, как разжирел за это время. "Если, сражаясь с тремя монархами, я стал таков, какое же круглое брюшко я приобрету, коли врагов-королей будет поболее?" так я написал в письме Жозефине. Я понимал, что слухи о предстоящей битве уже дошли до Парижа, и много шутил в этом письме, чтобы унять ее волнение.
Наступало ясное утро. И сражение началось. В девять утра я велел Сульту, который был на правом фланге, начать отход и постепенно перейти к обороне. Яркое солнце постепенно рассеяло туман... и я с радостью увидел: они попались! Поверив в мой слабый правый фланг, они начали спешно обходить Сульта, мечтая отрезать его и уничтожить. Солнце осветило неприятельские войска, потоком спускавшиеся на равнину... и оставлявшие покрытые зеленью Праценские высоты - самую нужную мне точку. Теперь их центр был ослаблен они сами открыли для меня место прорыва... Взошло солнце Аустерлица!
И я сказал моим маршалам: "Всё! Они попались, они обречены!" И тогда из тумана перед изумленным противником появились мои десять тысяч - и начали атаку... В бой пошла конная гвардия русских. Гиганты на тяжелых конях. Я бросил против них черных гренадеров. И они вернулись с победой, и встали позади своего императора.
Это было кровавое сражение. Со своего холма я видел, как побежали в беспорядке маленькие фигурки. Но я оставил им одну дорогу - лед замерзших прудов... Сброшенные на тонкий лед, осыпаемые ядрами, они тонули, тонули... Битва... а точнее, избиение противника закончилось лишь с наступлением темноты. Оба императора в постыдной панике, без эскорта, бежали с поля боя. Мы едва не захватили их в плен. Я отправил солдат снимать шинели с мертвецов, чтобы укрыть ими раненых. И около каждого дышащего велел разложить костер.
Теперь я мог отдохнуть и написать Жозефине: "Дружочек! Я разбил армии русских и австрийцев... Восемь дней я жил в лагере под открытым небом... Каждый день под дождем со снегом промокал до нитки, и ноги были холодные. (Эти детали почему-то интересовали ее больше, чем результаты сражений, во всяком случае, она всегда о них спрашивала.) Теперь нежусь в постели в красивом замке графа Кауница... надел свежую рубашку впервые за восемь дней и собираюсь поспать два-три часа... Я за
хватил 45 знамен, 150 пушек, 30000 пленных и среди них - 20 генералов. Убито 20000... (Их было куда больше, но она всегда боялась упоминаний об убитых.) Австрийской армии более не существует..." Это был самый краткий и оттого самый правдивый отчет о великой битве.
Отнятые у неприятеля пушки я повелел расплавить и соорудить из них ту самую колонну на Вандомской площади, которую нынче разрушили. Но, уверен, время ее восстановит... Уже на следующий день после Аустерлица я принимал австрийского императора. Так запоздало пришлось ему ответить на мой призыв о мире, посланный через отпущенного Мака... Мой штаб помещался на сеновале, и я принял Франца в палатке. И сказал ему: "Это и есть мой дворец. Уже два месяца я не знаю другого..." - Подразумевалось: "по вашей милости". "После такой победы он не может вам не нравиться", - льстиво ответил Франц.
Австрия вышла из коалиции. Перемирие было подписано. Францу пришлось потерять Венецию, Истрию и Далмацию - я присоединил их к своему Итальянскому королевству. Моих союзников, герцогов Баварского и Вюртембергского, я сделал королями - они получили Тироль и Швабию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93