Иосиф улыбнулся тихо и смиренно. Но в душе он вовсе не улыбался. Из отрывков разговоров он понял, что госпожа Кенида, которая его терпеть не могла, пыталась, за спиной Веспасиана, перепродать его генерал-губернатору Муциану. Вежливый, интересующийся литературой Муциан, наверное, не позволил бы себе таких грубых шуток над ним, как маршал. Но Иосиф чувствовал себя у этого маршала в долгу. Господь приковал Иосифа именно к нему, здесь таится его счастливая судьба; и, когда Веспасиан пошутил относительно перепродажи, он улыбнулся натянутой кривой улыбкой.
Они натолкнулись на группу женщин. Женщинам только что дали есть; с жадностью и все же с какой-то странной тупостью глотали они чечевичный суп, жевали сладкие стручки. Это был первый по-настоящему жаркий день, кругом стояла духота и вонь. Пожилым женщинам, годным лишь для работы, оставили их платья, более молодые были обнажены. Среди них находилась и совсем молоденькая девушка, стройная, но не худая. Она не притронулась к пище и сидела, скрестив ноги, съежившись, обхватив руками щиколотки, наклонившись вперед, чтобы скрыть свою наготу. Так сидела она, очень робкая, и ее большие глаза пристально смотрели на мужчин затравленным, укоризненным взглядом.
Веспасиан обратил внимание на эту девушку. Он пробрался к ней сквозь толпу женщин, тяжело сопя от жары. Схватил сидевшую девушку за плечи, выпрямил ей спину. Испуганная, оробевшая, она подняла на него глаза.
— Вставай, — резко приказал капитан Фронтон.
— Пусть сидит, — отозвался Веспасиан. Он наклонился, поднял деревянную дощечку, висевшую у нее на груди, прочел вслух: — «Мара, дочь Лакиша, служителя при кесарийском театре, четырнадцать лет, девственница». — Так вот, — сказал он с кряхтением, снова выпрямляясь.
— Ты встанешь, сука? — зашипел надзиратель. Видимо, она от страха не понимала, чего от нее требуют.
— По-моему, ты должна встать, Мара, — мягко сказал Иосиф.
— Оставьте ее, — бросил вполголоса Веспасиан.
— Может быть, пойдем дальше? — спросила Кенида. — Или ты хочешь ее взять? Не знаю, годится ли она в коровницы. — Госпожа Кенида ничего не имела против того, чтобы Веспасиан развлекался, но она любила сама выбирать предмет этих развлечений. Девушка встала. Нежно и четко означилось ее овальное личико на фоне длинных, очень черных волос, полногубый рот с большими зубами несколько выдавался вперед. Беспомощная, нагая, юная, жалкая, стояла она, поворачивая голову то вправо, то влево.
— Спросите ее, не обучена ли она какому-нибудь искусству? — обратился Веспасиан к Иосифу.
— Этот знатный господин спрашивает, не владеешь ли ты каким-нибудь искусством, — обратился Иосиф к девушке ласково и бережно.
Мара дышала бурно, прерывисто, проникновенно посмотрела она на Иосифа удивленными глазами. Вдруг приложила руки ко лбу и низко поклонилась, но не ответила.
— Не пойти ли нам дальше? — спросила Кенида.
— Мне кажется, тебе следует ответить нам, Мара, — мягко убеждал девушку Иосиф. — Этот знатный господин спрашивает, не владеешь ли ты каким-нибудь искусством, — повторил он терпеливо.
— Я знаю наизусть очень много молитв, — сказала Мара. Она говорила робко, ее голос звучал странно глухо, приятно.
— Что она говорит? — осведомился Веспасиан.
— Она умеет молиться, — пояснил Иосиф.
Остальные рассмеялись. Веспасиан не смеялся.
— Так, так, — пробормотал он.
— Разрешите прислать вам девушку? — осведомился капитан Фронтон.
Веспасиан колебался.
— Нет, — отозвался он наконец, — мне нужны рабочие для имений.
Вечером Веспасиан спросил Иосифа:
— Ваши женщины много молятся?
— Наши женщины воспитываются не для молитв, — пояснил Иосиф. — Они обязаны соблюдать запреты, но не повеления. У нас есть триста шестьдесят пять повелений, по числу дней в году, и двести сорок восемь запретов, по числу костей в человеке.
— Ну, этого хватит за глаза, — заметил Веспасиан.
— А ты думаешь, она действительно девственница? — спросил он немного спустя.
— За нецеломудренность наш закон наказывает женщину смертью, — сказал Иосиф.
— Закон! — пожал плечами Веспасиан. — Девушка-то, может быть и заботилась о соблюдении вашего закона, доктор Иосиф, — пояснил он свою мысль, — но мои солдаты — едва ли. Должен сказать, я буду очень удивлен, если окажется, что она и в данном случае не нарушила дисциплины. Вся беда в ее больших коровьих глазах. В таких глазах может таиться что угодно. Вероятно, там ничего и не таится, как всегда в вашей стране. Все — только патетическая декорация, а приглядишься поближе — и нет ничего. Ну, как насчет вашего предсказания, господин пророк? — спросил он с неожиданной злостью. — Если бы я вас отправил в Рим, вас, вероятно, давно бы осудили и вы рылись бы где-нибудь в сардинских копьях, вместо того чтобы любезничать здесь с хорошенькими евреечками?
Но Иосифа мало трогали шутки маршала. Он уже давно заметил, что не один он не свободен в своих действиях.
— Генерал-губернатор Муциан, — возразил он с грубоватой вежливостью, — уплатил бы стоимость, по крайней мере, двух десятков горнорабочих, если бы вы меня уступили ему. Не думаю, чтобы мне плохо жилось в Антиохии.
— Что-то я тебя распустил, еврей, и ты обнаглел, — сказал Веспасиан:
Иосиф переменил тон.
— Моя жизнь была бы разбита, — сказал он горячо, смиренно и убежденно, — если бы вы меня отправили. Верьте мне, консул Веспасиан: вы спаситель, и Ягве послал меня к вам, чтобы повторять вам все это вновь и вновь. Вы спаситель, — повторил он упрямо, страстно и настойчиво.
Лицо Веспасиана было насмешливо, слегка недоверчиво. Против его воли пламенные заверения этого человека проникали в его старую кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148