никто еще не поднял моего покрывала! Мой плод — солнце!
Солнце весны, облака затемняют твой лик! Дыхание Тифона пожирает пирамиды. Я видела только что, как убегал сфинкс. Он упрыгивал как шакал.
Я жду моих жрецов, — моих жрецов в льняных мантиях, с большими арфами, носивших мистический челн, украшенный серебряными патерами. Нет более празднеств на озерах! нет праздничных огней в моей дельте! нет чаш с молоком на Филах! Апис уже давно не появлялся.
Египет! Египет! у твоих великих недвижимых богов плечи побелели от птичьего помета, и ветер, проносящийся по пустыне, гонит прах твоих мертвецов! — Анубис, страж теней, не покидай меня!
Кинокефал упал замертво. Она трясет свое дитя.
Но… что с тобой?.. твои руки — холодны, твоя голова никнет!
Гарпократ испустил дух Тогда она оглашает воздух таким пронзительным, скорбным и раздирающим криком, что Антоний вторит ей своим криком, открывая объятия, чтобы поддержать ее.
Ее уже нет. Он опускает голову, подавленный стыдом.
Все, что он только что видел, путается у него в уме. Он словно истомлен путешествием, ему не по себе, как от пьянства. Он готов ненавидеть; и, однако, смутная жалость размягчает его сердце. Он разражается слезами.
Иларион. Но по ком ты печалишься?
Антоний, медленно разбираясь в своих мыслях.
Я думаю о всех душах, загубленных этими лживыми богами!
Иларион. Не находишь ли ты, что у них… иногда… есть какое-то сходство с истинным?
Антоний. Это — козни Дьявола для вящего соблазна верных. Сильных он искушает духовными средствами, других же — плотью.
Иларион. Но сладострастию в его безумствах свойственно бескорыстие покаяния. Неистовая плотская любовь ускоряет разрушение тела и его слабостью провозглашает безмерность невозможного.
Антоний. Что мне за дело до этого! Сердце мое исполняется отвращением пред этими скотскими богами, вечно занятыми убийствами и кровосмешением!
Иларион. Вспомни в Писании все то, что тебя оскорбляет, потому что ты не умеешь понять этого. Так же и в этих богах: под преступными их формами может содержаться истина.
Есть еще что посмотреть. Отвернись!
Антоний. Нет, нет! это погибель!
Иларион. Ты только что хотел познакомиться с ними. Разве вера твоя поколеблется от лжи? Чего ты боишься?
Скалы перед Антонием превратились в гору.
Чреда облаков прорезает ее посредине, а выше нее появляется другая гора, огромная, вся зеленая, неравномерно изборожденная долинами, и на вершине ее, в лавровом лесу, — бронзовый дворец, крытый золотом, с капителями из слоновой кости.
Посреди перистиля, на троне, колоссальный Юпитер с обнаженным торсом держит в одной руке победу, в другой — молнию, и в ногах его орел подымает голову.
Юнона, подле него, поводит большими очами, а из-под диадемы над ними, как пар, вьется по ветру легкое покрывало.
Позади Минерва, стоя на пьедестале, опирается на копье. Кожа Горгоны покрывает ей грудь, и льняной пеплос спускается правильными складками до пальцев ног ее ясные очи, сверкающие под забралом, внимательно смотрят вдаль.
В правой стороне дворца старик Нептун сидит верхом на дельфине, который бьет плавниками великую лазурь неба или моря, ибо даль океана переходит в голубой эфир, обе стихии сливаются.
По другую сторону свирепый Плутон в мантии цвета ночи, с алмазной тиарой и скипетром черного дерева, восседает посреди острова, окруженного излучистым Стиксом; и эта река теней стремится во мрак, зияющий под утесом черной дырой, бесформенной бездной Марс, в бронзовых доспехах, яростно потрясает широким щитом и мечом.
Ниже Геракл взирает на него, опершись на палицу.
Аполлон с лучезарным лицом правит, вытянув правую руку, четверкой белых коней, которые скачут; а Церера в повозке, запряженной быками, направляется к нему с серпом в руке.
За нею — Вакх на очень низкой колеснице, которую лениво везут рыси. Жирный, безбородый, с виноградными ветвями на челе, он движется, держа чашу, из которой вино льется через край.
Силен рядом с ним покачивается на осле.
Пан с заостренными ушами дует в свирель, Мималлонеиды бьют в барабаны, Менады бросают цветы, Вакханки кружатся с закинутой головой, с распущенными волосами.
Диана в подобранной тунике выходит из лесу со своими нимфами.
В глубине пещеры Вулкан кует железо среди Кабиров; тут и там старые Реки, облокотившись на зеленые камни, льют воду из своих урн; Музы поют, стоя в долинах Оры, все одинакового роста, держатся за руки; и Меркурий, со своим кадуцеем и крылышками, в круглой шапке, склонился на радуге.
Вверху же лестницы богов, среди нежных, как пух облаков, завитки которых, вращаясь, роняют розы, Венера-Анадиомена смотрится в зеркало, ее зрачки томно скользят под тяжеловатыми веками.
У нее — длинные белокурые волосы, вьющиеся по плечам, маленькие груди, тонкая талия, бедра выпуклые, как выгиб лиры, округлые ляжки, ямочки у колен и изящные ступни; около ее рта порхает бабочка. Блеск ее тела образует вокруг нее перламутровый ореол; и весь остальной Олимп купается в алой заре, незаметно достигающей высот голубого неба.
Антоний Ах! грудь моя расширяется. Неведомая прежде радость нисходит в глубину души! Какая красота! какая красота!
Иларион Они склонились с высоты облаков, чтобы направлять мечи: их встречали у дорог, их держали у себя дома, — и эта близость обожествляла жизнь.
Ее целью была только свобода и красота. Просторные одежды способствовали благородству движений. Голос оратора, изощренный морем, звучными волнами оглашал мраморные портики. Эфеб, натертый маслом, боролся голый под лучами солнца. Высшим религиозным действием считалось выставлять напоказ безупречные формы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38