Тогда он жил в районе Рего-парка в Нью-Йорке, заселенном так называемым низшим средним классом. Он понял, что отличается от других детей, когда учился в начальной школе. Его отец - строительный рабочий - мог позволить себе снять для семьи запущенную квартиру, которая ничем не отличалась от других в этом районе. Ротштейн скоро понял, что находится в социальной ловушке и выбраться из нее можно, лишь добившись превосходных результатов во всем. Он стал отличником по всем предметам, потом капитаном бейсбольной команды и, наконец, президентом общества студентов Нью-Йоркского университета. Карл осознал, что будущее зависит только от него, а другого выхода нет, хотя бы потому, что он был евреем.
В те дни быть евреем значило подвергаться издевательствам, о которых не принято было говорить со стороны других детей, а именно этого ему хотелось избежать. Например, все снимали штаны в каком-нибудь пустынном месте и проверяли, кто обрезан, а кто нет, после чего начинались разнообразные издевательства. Но это было только начало. Его большой нос, да и остальные черты лица явно говорили об иудейском происхождении, и это отделяло его от живших рядом ирландских католиков, поляков и итальянцев. Тем не менее, тогда он частенько добивался расположения самых красивых девушек, даже в Государственном университете Нью-Йорка, в котором Карл изучал право. Остальные парни не могли понять, что находили девушки в этом противном горбоносом еврее.
Но это было много лет назад, и он старался забыть о прошлом. Именно гордость, как он полагал, помогла ему подняться по служебной лестнице. Став адвокатом скорее волей случая, а не в результате напряженной работы, он поступил на службу в агентство. Ему везло: сначала у него сложились хорошие отношения с бывшим директором центральной разведки Вулсли, потом добиться вершины помогали политические связи. Он мог стать преподавателем или превратиться в говорящую голову на кабельном телевидении «Фокс». Он был не против поработать и в академии, возможно, даже консультантом. Впрочем, об этом думать было рано. Сейчас его занимала загадка диска и большого взрыва в Сибири - он не любил, когда его держали в неведении.
Зазвонил телефон. Заместитель директора центральной разведки, словно очнувшись, схватил трубку:
- Ротштейн.
Алексей тем временем подошел к окну и стал смотреть на стоянку машин для посетителей, потом - на сосновую аллею, отделявшую комплекс зданий агентства от шоссе Джорджа Вашингтона и долины реки Потомак. Взгляд его мог замереть на десять секунд или десять минут, это не имело значения, потому что время словно остановилось в этот момент. По крайней мере, он сможет повидаться с Еленой. Алексей по заданию Форсайта провел в Америке два месяца, она могла встретить его, когда он возвращался из тундры. Прекрасная Елена. Алексей не мог дождаться встречи с ней. Но, задумавшись, он перестал слышать разговор Ротштейна, словно находился в забытье, пока голос заместителя директора центральной разведки не вернул его в реальность.
- Звонил Форсайт. Его команде удалось обнаружить след Юсефа и определить, что сейчас он прячется в многоквартирном доме в Бруклине, рядом с парком Сансет. Я вызову для тебя вертолет, - он взглянул на часы. - Будешь там часа в четыре, останется достаточно времени до наступления темноты.

* * *

День 2. 16.32, восточное поясное время
Парк Сансет находился в заброшенном районе Бруклина, рядом с парком Боро. Здесь жили в основном чернокожие и латиноамериканцы, такого рода изменения начались еще в шестидесятые годы, когда белые семьи среднего класса начали покидать этот район, обрекая его на запустение. Законы выживания, действующие в этом месте, означали необходимость приспосабливаться к любым преступлениям, совершаемым лишь для того, чтобы заплатить владельцам трущоб достаточно низкую арендную плату за перенаселенные квартиры, построенные еще в начале двадцатого века. Люди привыкли к оглушительному грохоту вагонов надземки, проносившихся на Кони-Айленд каждые пять или десять минут. Именно на этих улицах молодежные банды защищали свои территории при помощи выкидных ножей и пистолетов, именно здесь они торговали любыми наркотиками, вошедшими в моду.
Было почти пять часов вечера. Члены одной из молодежных банд с подозрением наблюдали за белым фургоном с эмблемой «Драйно, Инк.» на обоих бортах, повернувшим на узкую улицу с односторонним движением, на которой не было никаких магазинов, только жилые многоквартирные дома. Они знали, что фургон был не из их района, потому что никогда не видели его прежде. Это, как и то, что на переднем сиденье сидели двое белых мужчин, не могло не насторожить их.
Чет Форсайт сидел за рулем, а Алексей Иванов смотрел на номера домов.
- Двести двадцать седьмой дом впереди справа, квартира пять, - сказал Форсайт.
- Бюро решило не марать руки?
- За это я получаю деньги, амиго. Ты ведешь себя слишком нагло. У Компании не хватает сотрудников из-за этой кутерьмы на Ближнем Востоке. СВР считает Ближний Восток зоной интересов России, верно? Лично я, прослужив в Компании почти двадцать лет, считаю, что отложить на старость можно, только работая на себя, особенно после событий одиннадцатого сентября.
Лицо Форсайта, которое из-за образа жизни было преждевременно испещрено глубокими морщинами, выражало крайнее удивление. Он выглядел старше своих пятидесяти двух лет, и его волосы, в которых совсем недавно проседь была еще едва заметна, с каждым днем становились все белее. Его лицо с грубыми чертами было обветренным, как у моряка, а не у агента, привыкшего работать в одиночку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162