Однако Сокол не был уверен, что водитель автобуса будет знать, где его подобрать, ведь он уехал из своего дома.
– Не беспокойся о своей лошади. Лютер накормит и напоит ее, когда будет давать корм всем остальным, – сказал Ролинз. – А что касается школы, то она закрыта на каникулы. А кроме того, ты больше не будешь ходить в школу при резервации. Ты будешь учиться в другой школе. А сейчас иди на кухню, Вера приготовит завтрак.
Женщина молча повернулась и ушла в комнату.
– Мистер Ролинз, а разве нет никаких дел, которые я должен сделать? – спросил он нерешительно.
– Дел? – Ролинз нахмурился. – Что ты имеешь в виду?
– Моей работой было рубить дрова для очага, приносить воду и помогать матери на кукурузном поле, – объяснил Сокол.
– Понимаю, – Ролинз улыбнулся. – У нас тут у каждого тоже есть свои обязанности. Я после завтрака пойду проверять скотину, можешь пойти со мной.
4
Том Ролинз провел мальчика по ранчо и бегло рассказал ему об обязанностях ковбоя. В первый день Сокол едва успел осмотреть ранчо, на второй день он начал задавать вопросы.
– Кому принадлежат вся эта скотина? – он указал на стадо, где на бедре у каждого животного было клеймо с летящим ястребом.
Коровы жевали сено, которое несколько ковбоев сбрасывали с тележки.
– Они принадлежат мистеру Фолкнеру, – ответил Ролинз.
Подтверждение того, что стадо действительно принадлежит его отцу, вызвало второй вопрос:
– Все приходят к тебе, Том, чтобы узнать, что нужно делать. Ты отдаешь приказы. Почему не он, если все эти животные принадлежат ему?
– Потому что он нанял меня, чтобы я следил за ними. Иными словами, я замещаю здесь мистера Фолкнера.
В это время Ролинза окликнули, и разговор был окончен. Но Сокол уже понял, что Том Ролинз – очень важный человек, гораздо более уважаемый, чем все прочие на ранчо.
На третий день, когда они были снова на ранчо, Ролинз послал Сокола домой с поручением.
– Скажи Вере, что днем я уезжаю в город по делам, пусть приготовит лeнч к половине двенадцатого.
Когда Сокол поднялся на высокое крыльцо, он услышал голоса, доносившиеся из гостиной. Один из голосов мальчик узнал сразу – говорила жена Ролинза. Но только сейчас она говорила почтительно и неторопливо. Второй голос – тоже женский – звучал чисто и мягко, как голос птицы, и Соколу захотелось взглянуть на его обладательницу.
Женщины говорили так громко, что разговор, очевидно, заглушил звук открывшейся входной двери, а потому ни Вера, ни ее собеседница не заметили Сокола, застывшего на пороге гостиной. А он во все глаза глядел на удивительную женщину, сидевшую на длинном диване. Она была стройной, тонкой и гибкой, ее руки двигались плавно и грациозно, как ветви ивы на ветру. Ее светло-русые, как шкурка новорожденного олененка, волосы отброшены назад с лица и падали на плечи длинными шелковистыми волнами. Лицо, гладкое и светлое, сияло каким-то золотистым светом, а губы были алыми, как Красные Скалы. Она была одета в белый, просторный свитер грубой вязки с высоким воротником, закрывающим шею и – что вообще было самым удивительным – мужские брюки. Сокола настолько изумила эта белая женщина, что он едва обратил внимание на высокого мальчика, который сидел рядом с ней.
– Муж убежден, что в Фениксе скоро начнется новый земельный бум, – говорила женщина. – Можешь себе представить? Летом это место сущий ад, хотя признаю: зимой там – просто рай небесный. Как бы то ни было, он поговаривает о том, чтобы купить в городе землю… может быть, даже построить дом и проводить зимы в Фениксе. Говорит, что на этой неделе поедет в город, чтобы разузнать все получше.
Ее зубы казались такими белыми, а губы такими алыми, что Сокол не мог оторвать взгляда от этого рта.
– Неужели он решится? – спросила Вера Ролинз.
– Думаю, да. Это ранчо всегда было нашим домом, но ты знаешь, как уныло и одиноко бывает здесь зимой – снег иногда отрезает от всего мира на несколько дней, и никаких развлечений. А в Фениксе мы могли бы завести знакомых, сходить куда-нибудь пообедать и потанцевать.
Лицо ее осветилось улыбкой, которая мгновенно погасла, когда она наконец заметила Сокола, стоящего в дверях. Губы женщины сжались, их мягкий изгиб превратился в жесткую линию.
Эта внезапная перемена в лице собеседницы заставила Веру Ролинз обернуться. Глаза ее недобро блеснули, когда она увидела Сокола.
– Сколько раз я говорила тебе, не появляйся здесь, как из воздуха! Все вынюхиваешь, все подслушиваешь?!
Когда Вера Ролинз не успевала услышать, как он приближается – а так оно обычно и бывало, – она обвиняла его в том, что он следит за ней.
– Это и есть тот осиротевший полукровка, которого вы с Томом взяли на воспитание? – спросила Кэтрин.
– Да, это он, – казалось, Веру смутило это признание.
– Подойди поближе. Я хочу посмотреть на тебя, – женщина жестом велела Соколу приблизиться.
И хотя Сокол подчинился приказу, он почувствовал, как переменилась атмосфера в комнате, словно запахло грозой и перед ним засверкали невидимые сполохи молний. Он остановился перед женщиной, глядя в ее карие, отливавшие золотом глаза. Издали Соколу казалось, что они светятся теплым солнечным светом, но отсюда, с близкого расстояния он увидел в глазах женщины гневные молнии. Пристальный оценивающий взгляд словно обжигал его.
Когда Сокол вдохнул, он ощутил аромат, исходящий от женщины.
– Вы пахнете, как лужайка в горах, где растут дикие цветы, – благоговейно пробормотал он.
– Как тебя зовут? – спросила она, пропустив мимо ушей его комплимент.
– Сокол.
Женщина скривилась от неудовольствия, и тогда он сообщил ей свое имя полностью, чтобы она не смотрела на него так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108