Это был Семеныч, нарядившийся в строгий двубортный костюм. В костюме человек-медведь казался до смешного нелепым; особенно забавно выглядел косо повязанный черный в красную крапинку галстук. Семеныч был небрит, выглядел сонным и каким-то запредельно уставшим, будто только что вернулся с войны. Рядом с ним стоял и держал его за штанину испуганный Афоня. За спиной Афони как два самурайских меча висели вязальные спицы. Вид у домового был хоть и испуганный, но весьма решительный.
Шилов смотрел на них и оседал, словно продырявленный пулей воздушный шарик. Только что полный сил, он показался самому себе старой развалиной. Усталый и в тоже время сочувствующий взгляд Семеныча сказал ему о многом.
Занимался рассвет. Чуть в стороне Шилов увидел элегантный мобиль Семеныча, парящий над самою землею. Нежно-бежевые бока мобиля были заляпаны навозом.
– Что? – спросил он нервно.
– Пойдем, брат, поговорим, – сказал Семеныч. – Пошли, нос-понос, в машину. Я как раз бутылочку коньяка хорошего захватил, литр целый, на двоих нам, думаю, хватит. Ты, Афоня, как, коньяк употребляешь? Нет? Вот и правильно. А нам с бр-ратом надо.
– Но я… – Шилов обернулся, с досадой поглядел на воткнутые по окружности фонарики. Выглядели они глупо. Феи как сквозь землю провалились. Или они были видением, созданным воспаленным разумом Шилова, или зарождающийся рассвет их убил. Шилову было приятнее думать второе. Но тогда на черта он втыкал в землю фонарики?
Он развернулся и молча побрел к мобилю Семеныча; домовой и бывший коллега на почтительном расстоянии следовали за ним. Шилов остановился у самой машины, дождался Семеныча. Семеныч зазвенел связкой ключей, быстро подобрал нужный. Дверь мобиля щелкнула и торжественно поднялась. Внутри было уютно, пахло свежей хвоей. Шилов уселся в удобное кожаное сиденье, расслабился. Разноцветные огоньки на приборной панели раздражали. Он прикрыл глаза, но, против ожидания, не уснул, только почувствовал приятную усталость и все. Рядом, пыхтя, уселся Семеныч. Афоня полез на заднее сиденье, и, притворившись, что ничто больше его не интересует, застучал спицами. «Робот», – подумал Шилов. Что-то в этой мысли было.
– Что-то неохота мне в дом, – сказал вдруг Семеныч. – Давай, др-ружище, прямо здесь выпьем, на свежем воздухе. Ты как, не против?
Шилов пожал плечами: все равно, мол. Семеныч достал из бардачка два пластиковых стаканчика, отвернул коньячную пробку зубами, разлил по стаканам, подвинул стакан по скользкой приборной панели к Шилову. Тот взял его, покрутил в руках. От стаканчика пахло клопами.
Выпили, не стукаясь, словно и не замечали друг друга.
– Ты Афоню не вини, – сказал Семеныч. – Волновался он сильно. Как только узнал, нос-понос, об аварии, как только увидел, что с тобой происходит, сразу ко мне примчался. И пр-равильно, между прочим, сделал. Хотя, признаться, сначала я его чуть не прогнал; я перед этим с ребятами у Федьки Кролика был, выпили крепко, башка болела, да и живот чего-то скрутило, навер-рное, съел чего-то не того…
– Что за авария?
– Авария?
– Ты сказал, что Афоня узнал о какой-то аварии.
Семеныч замялся, сник. Открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал, вместо этого еще раз налил коньяку. Шилову было все равно, он выпил полный стакан, не дрогнув; просто не чувствовал вкуса. Семеныч пыхтел, искал, чем закусить. Нашел под сиденьем завалявшуюся шоколадку столетней давности, сгрыз сразу половину.
– Так что насчет аварии?
– Шилов… черт подери, ты правда не помнишь?
– Правда.
– Ты хоть знаешь, какое сегодня число?
– Семнадцатое?
– Сегодня девятнадцатое, Шилов.
– Не может быть, – Шилов сжал зубы. – Сегодня семнадцатое, завтра приедет Сонечка, я должен успеть прибраться. И я прибирался, пока ты не пришел и не помешал.
– Шилов, случилось… ужасное. Соня, нос-понос, не приедет.
– Ты рассказал ей, что я не успел прибраться?
– Шилов, она погибла вчера, восемнадцатого; что-то случилось с автоматикой, авария, монорельс сошел с рельса… Соня погибла, Шилов.
Шилов несколько секунд пытался осмыслить эту информацию, а потом захохотал. Семеныч поперхнулся, Афоня на заднем сидении перестал колдовать над шарфом. Они внимательно смотрели на Шилова, растирающего по лицу слезы, выступившие от смеха.
– Что такое, Шилов?
– Это пошло… – заикаясь после очередного приступа веселья, ответил Шилов. – Это так пошло, что мне даже стыдно за тебя, такой дурной вкус надо еще уметь показать… Семеныч? Афоня? Нет, не верю. Да, черт возьми, я может и сошел с ума, но не настолько, чтобы поверить в то, что Соня умерла, а я тут на самом деле копаюсь в полях и расстреливаю рыб уже несколько дней, а не одну ночь… Соня умерла, надо же! А может быть, Семеныч, и не было никакой Сони вообще? Может быть, последние годы, мама, моя работа, ты, Афоня, этот домик под Воронежем, все это привиделось мне? Ох, уморил… – Он хлопнул себя по коленям и снова захохотал. Он уже не мог говорить, задыхался, пытался рассказать Семенычу анекдот на похожую тему, но захлебывался от смеха и чуть ли не бился лбом о приборную панель. В какой-то миг он все-таки устал смеяться и повернул к Семенычу красное, как свекла, лицо.
Семеныча не было.
Рядом сидел безгубый сероглазый, брат-близнец всех тех, которых Шилов видел до этого. Чужак смотрел на Шилова с нежностью; так мать смотрит на неразумное дитя, которое откололо вдруг по-настоящему чудесный трюк. Гордость и нежность читались во взгляде чужака, и Шилов отпрянул; ему показалось, что его с ног до головы окатили помоями. Сидеть рядом с этой тварью, которая длинными и гибкими пальцами ворошила шевелюру, было неприятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120