В тот момент, когда ты принимаешь душ, а он расставляет на столе горящие свечи, чтобы выежнуться и показать себя настоящим романтиком, он становится виртуальным образом. В тот миг, когда ты хоть на секунду забываешь его, от него не остается даже виртуального образа. И чем больше таких секунд накапливается в твоей жизни, тем быстрее виртуальный образ твоего так называемого любимого растворяется в эфир-ре.
– Слушай, Семеныч, – перебила его Сонечка. – Давно хотела спросить, а что такое «эфир»?
Семеныч схватил в щепотку дым, тянувшийся с кончика косяка, и связал его, дым этот, в узелок. Соня вытаращила глаза на чудное явление.
– По теории вероятности, – сказал Семеныч, затягиваясь, – существует ненулевая вероятность, что так совпадет, и дым, как бы повинуясь моим пальцам, свернется в узелок, что ты, собственно, и наблюдала. Так вот, с эфиром у тебя, Соня, такой херни не выйдет, потому что он вне вероятностного поля и, к тому же, невидим.

Спальня

Спальная комната была пуста. Ветер колыхал веселенькие сиреневые занавески на окнах, солнечный свет падал на пустую двуспальную кровать, усеянную сгнившими лепестками тюльпанов. Сонечка прикоснулась к простыне и ей показалось, что она хранит ее тепло и тепло Кости, тепло того времени, когда они лежали вместе на этой кровати, просто лежали и спали, а он обнимал ее и утешал. Далеко-далеко, в прихожей, злой двойник Сонечки отжимался от пола, хотя, если приглядеться, можно понять, что он не отжимается, а самым пошлым образом имитирует половой акт.
Соня схватилась за края простыни, дернула, стряхнула на пол сгнившие лепестки и перестелила кровать. Осторожно, чтобы не помять юбку, улеглась на кровать и закрыла глаза, представила Костю здесь, рядом, и подумала, что Семеныч, конечно, умный мужик, но одного он не учел: если она будет думать о Косте и представлять его каждую секунду, он никогда не станет виртуальным образом, он всегда будет жив и жив будет рядом с нею, только протяни руку. И Сонечка представляла любимого, а злобная тень, размазавшись по зеркалу, как клякса, совершала странные движения, засунув руку в рот по самый локоть. Это было отвратительное зрелище, и Кролик испугался бы его, но он крепко спал, пугая храпом весь дом.
– Привет, Костя, – сказала мысленно Сонечка, проводя пальцами по волосам любимого, касаясь его тщательно выбритой щеки и потрескавшихся губ, вдыхая запах, исходящий от него, аромат крепкого табака.
Костя молчал, и лицо его вдруг стало исчезать в тумане, черты истончаться, а глаза – тускнеть. Соня запаниковала, побежала вперед, догоняя Костю, она кричала, кричала так, как не кричала с самого рождения, но Костя исчезал, образы меркли, и вскоре ничего не осталось перед ней, кроме чьей-то маленькой дрожащей от страха души. Сонечка протянула руку, позволяя маленькой душе запрыгнуть на ладонь, коснулась ее подушечкой пальца и подышала на несчастную, как бы отогревая. Маленькая душа заискрилась, запылала яркими красками и робко улыбнулась Сонечке. Вернее, улыбнулась бы, если б могла.
– Привет, – прошептала Соня, – Семеныч ведь хрень спорол, правда? Ты – никакой не виртуальный образ, ты – душа, может быть, душа мамы Кролика, так?
– Так, – ответила бы душа, если бы ловкие пальцы Семеныча смогли бы сплести ей рот.
– Ты прости, что я ругаюсь, – попросила Соня. – Просто последний год выдался сложным для меня, мой любимый пропал. Сначала все думали, что он убил одного парня, имя которого я уже позабыла, а потом он неожиданно исчез, его не стало, и всем стало стыдно, потому что никто на самом-то деле не верил, что убил именно он… ладно, чего это я… Ты откуда здесь взялась, кстати? Не из печального дома сбежала?
Душа промолчала, так как рядом не было никого, кто бы мог сплести ей рот.

Последняя комната

Тут работал телевизор, показывали какие-то дурацкие земные новости, а под потолком моль бешено била о воздух крыльями. Посреди комнаты стояло пустое кресло, по бокам которого застыли накурившийся вдрабадан Семеныч и его сводный брат Федька Кролик. Будто пажи. Сонечка замерла на пороге и не решалась войти.
– Тс-с… – сказал ей Семеныч. – Ты не волнуйся. Костя здесь, в кресле. Подойди и сядь.
– Ты хоть слышал, что я сказал? – буркнул Кролик. – Мама умерла. Наша мама, Семеныч, умерла, пока ты тут накуривался.
Семеныч хохотнул. Соня смотрела на кресло: оно было совершенно, до ужаса, до дрожи в коленях, пустое. Сонечка плакала. Ее двойник кричал от радости и вытягивал к небу плакат с надписью «СВОБОДА». В синем небе над двойником летели самолеты, раскидывая вокруг боеголовки, произведенные компанией «Freedom Inc.» По улицам маршировали миротворцы, и злое солнце расплавляло асфальт у них под ногами, и ноги солдат вязли в этом асфальте, но они продолжали идти. Они тонули в асфальте, но шли, потому что впереди уверенно вышагивал сержант, который не тонул и приговаривал: «Любой из вас может пройти по горячему асфальту, воде, иной, мать ее, жидкости, главное – вера».
– Мама? – переспросил Семеныч, словно очнувшись.
– Наша мама. Наша единственная мама.
Семеныч надолго замолчал, тупо вглядываясь в мельтешение цветных пятен на экране телевизора. Сонечка, чуть успокоившаяся, прошла в комнату и села в кресло. Кресло, кажется, еще хранило Костино тепло, а сиденье было изрядно помято его задом.
– Сначала Валерка и Костик Шилов, теперь мама, – задумчиво произнес Семеныч. – Эй, подр-руга, все время забываю, как тебя там… ты хоть цветы принесла, нос-понос? Сейчас на кладбище слетаем, я тр-равы возьму, помянем заодно. Эй!…
– Не по закону это! – воскликнул Федька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120