Ишь, баба что с тобой делает, хоть и не приехала еще…
Шилов криво улыбнулся; мягко, но решительно оттер домового к стене, кинулся со всех ног на улицу. Ему надо было прийти в себя, подышать свежим воздухом. Афоня что-то бурчал за спиной, гневно топал крохотными ножками, пытаясь догнать.
«Что происходит? – Шилов размышлял, перебирая сотни вариантов, но неизменно возвращался к одному. – Неужели биологическое заражение? Другого и быть не может. Черт возьми, но почему именно сейчас, так не вовремя?!»
Он выбежал во двор, полной грудью вдохнул свежий воздух. На туалет, что располагался слева, смотреть избегал, боялся. Еще раз покрутил в руке диск. Зачем он пищал? Что это за устройство? Но происхождение у него явно искусственное, тут не простое биологическое заражение, а, вполне возможно, намеренная инопланетная инвазия… Он хохотнул: «инвазия» – что за глупое слово? Вторжение это. Экологический, мать его, терроризм.
Шилов вернулся в дом, нашел стереофон и схватил трубку. Любопытная мордашка Афони была тут как тут. Домовой внимательно следил за действиями Шилова. Тому вдруг пришла в голову любопытная мысль, и он, так и не набрав номер, повесил трубку на место, внимательно посмотрел на Афоню.
– Чего? – спросил домовой, смутившись. – Чего зенки-то вылупил?
– Афоня… – Шилов задумался: – Ты ведь по дому и по двору день и ночь бродишь, почему ничего не сказал о том, что происходит в туалете?
– А чего там происходит? Ничего там и не происходит вовсе, – Афоня насупился и потопал прочь, сжимая в лапке носки. – А что? Шалава твоя утонула? Было бы неплохо.
– Эй, погоди!
– Зачем «погоди»?
– Стой, кому говорю, сволочь мохнатая!
– Да я на тебя в суд подам, в комиссию по правам генетически выведенных существ обращусь, собака человеческая!
– Стой, ма-ать…
Но домовой уже с неприличной для его комплекции скоростью взобрался по гардине к самому потолку, прыгнул на шкаф, а оттуда со скоростью молнии нырнул в открытое оконце в потолке, загрохотал лапами по железной трубе, которая вела на чердак. Из окошка посыпалась штукатурка, а через пару секунд вывалились черно-белые носки. Шилов, тупо глядя перед собой, подошел к ним и взял в руки. Носки были мягкие, теплые, очень удобные. Правда, испачканы в мелу. Шилов пошел на кухню, кинул их в стиральную машинку «Шворц». Машинка тихо загудела, набирая воду. Одна мысль вертелась в голове у Шилова: Афоня что-то знает, но не говорит. Это была удивительная мысль, противоречащая логике. Домовые не могут врать и вредить хозяевам. Но Афоня ушел от ответа! Впрочем, нет, не ушел. Что-то ведь в туалете да происходит. Шилов схватился за голову, закрыл глаза, крепко сжал зубы. В голову ничего не приходило. За окном совсем не по-петушиному верещал одинокий кочет, мешая сосредоточиться. Кричали воробьи, странно кричали, загадочно, на ворон похоже. Красное солнце заплутало в оконных стеклах, оплавилось, потекло желто-красным к раме. Где-то вдали шумел монорельс, разогревая встречный ветер, распространяя вокруг запах нагретого пластика. В этом монорельсе ехала к нему Сонечка, и воробьи, кричащие как вороны, бились в закрытые окна вагона, погибали, но на их место прилетали новые, и вскоре небо над монорельсом было забито воробьями, вопящими и стонущими птицами с глупыми глазами.
Шилов тяжело дышал, ладонями упершись в стену. Видение мчащего по полям монорельса покидало его – медленно, по капле. Сонечка, уткнувшаяся носом в стекло, запачканное кровью воробьев, была на самом деле далеко, и на монорельс, мчащийся навстречу гибели, сядет только завтра.
Шилов опустился в кресло, рукой судорожно схватил подлокотник и застыл. С удивлением поглядел на напряженную руку: она покрылась испариной и дрожала, конвульсивно сжимая бархат.
– Это началось в раю, – сказал себе Шилов. – Сероглазый что-то сотворил тогда со мной, расщепил мой разум на атомы, а потом собрал, но собрал не до конца, неправильно, и психологи, работавшие надо мной, не сумели на сто процентов излечить меня… я схожу с ума. Я – потерянная для общества личность, я слишком серьезно воспринимаю поездки на космических поездах, предназначенные для увеселения туристов, я уволился только потому, что шеф провел операцию, создав моего неразумного двойника, использовав «Уничтожитель времени» (тм) на планете… но, черт возьми, он был живой, настоящий, не голограмма, не кукла, он был настоящий второй я! И этот поезд, окруженный воробьями, в котором поедет Сонечка… она погибнет… я вижу будущее? Невозможно.
Он пошел на кухню, налил в кружку холодной воды из-под крана, жадно выпил. Его лихорадило, лицо горело.
– Я заболеваю, – Шилов хохотнул, схватился за карман, где лежал внеземной пищащий кругляш. – Мне все это кажется. Нет ничего в туалете, поэтому Афоня так и удивился. У меня галлюцинации. Сероглазый в Раю и сероглазый на Кумарри сломали меня…
Щелкнула стиральная машинка. Шилов вздрогнул, как от выстрела. Он прошел в ванную, открыл крышку, достал чистые и уже высушенные носки. Разложил их на крышке машинки, полюбовался немного. Все-таки Афоня отлично вяжет, можно даже сказать высокохудожественно. Есть у него талант. У каждого, как известно, есть свой талант, то, что получается лучше всего; жаль у большинства талант этот совершенно дурацкий. По крайней мере, всемирных выставок носков в мире не существует, и в историю с ними не войдешь. Разве что свяжешь самый длинный носок в мире, но зачем это Афоне?
– Кхе-кхе…
Шилов обернулся. Сзади стоял домовой, мял в руках платок, подносил его к носу, но тут же опускал, так к носу и не прикоснувшись. Афоня отчаянно шмыгал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120