— Бомж, — пробормотал я, узнавая.
— Костя… — прошептала Наташа. — Костя. Костенька. Костя…
Воняло от Кости прилично. Мертвый бомж смотрел на нас с укоризной, поэтому я подошел и захлопнул дверь перед его носом. Наташа тут же очнулась и перестала повторять имя бомжа; яростно сверкнув глазами, она двинулась на Прокуророва. Иннокентий прижимался к стене и испуганно кривил губы.
— Кто это сделал? — спросила Наташа сквозь зубы.
— Не я! — пискнул Прокуроров. — Ей-богу, не я! Невиновен я! Все шеф! Шеф!
— Стоп! — Я схватил Наташу за локоть. — Погоди.
Она шумно дышала, испепеляла Прокуророва взглядом, но не сопротивлялась. Я крикнул Иннокентию:
— Показывай выход!
Прокуроров бросился к другой двери. Долго возился с металлическим засовом, потом таки отодвинул его в сторону. Открыв дверь, Прокуроров долго шарил по стене, нащупывая выключатель. Нащупал. Загорелись протянутые под потолком лампочки, одноцветной гирляндой уходившие в глубину тоннеля.
Это был самый настоящий тоннель, широкий, с бетонным сводом и хлюпающей под ногами мутной водой. То тут, то там валялись ржавые балки и куски бетонной арматуры. Вправо и влево от главного хода отходили узкие коридоры, которые совсем скоро проглатывала темнота.
— Что здесь было? — спросила Наташа, разглядывая потолок. Ногой она ступила во что-то мягкое и розовое, крикнула «Ой!» и стряхнула эту гадость с туфли. Гадость оказалась использованным презервативом.
— Концептуально получилось, — кивнул я Наташе.
— Да пошел ты!
— Это старая линия монорельса, — сказал Прокуроров гордо, будто сам ее строил. — Ее так и не довели до ума. Бросили, а линию провели поверху. Придурки. Столько денег и сил зря угрохали.
— Куда мы так придем, Кеша? — спросил я.
— Будете идти все время прямо, — отвечал Прокуроров. — До упора. Потом направо, а там тупик и железная лестница наверх. Наверху — люк. Отодвинете его в сторону и окажетесь в тупике Соснова, что возле парка Маяковского.
— Понятно, — сказал я и уставился на Прокуророва. Он — на меня.
— Я с вами не пойду, — сказал он наконец. — Можете стрелять, если хотите. Или не стрелять, и тогда я вернусь к моему морю. Это все, что у меня осталось. Я ведь дурак, маленький глупый толстяк Прокуроров с идиотской фамилией и именем, как у попугая. Дайте мне еще немножко послушать море. Хорошо? Больше мне ничего не надо. Больше у меня ничего не будет.
— Еще чего… — начала Наташа, но я перебил ее:
— Иди.
— Можно? — спросил Прокуроров, все еще не веря.
— Да.
Он не благодарил меня и не притворялся, что не верит. Прокуроров хлопнул дверью и побежал вверх по лестнице. Шаги его вскоре затихли вдали.
— Как пить сдаст, — сплюнув, мрачно предсказала Наташа.
— Может быть, — кивнул я. — Значит, надо двигаться быстрее.
И мы пошли вперед. Старались держаться ближе к центру, потому что у стен было темнее, и иногда казалось, что оттуда слышен чей-то писк. На стенах оранжевым цвела плесень; ближе к потолку ее становилось меньше, а остатки нависали над полом, как сталактиты. С них, со сталактитов этих, капала грязная, пропахшая гнилью вода.
— По-моему, здесь водятся крысы, — шепотом сказала Наташа.
Подтверждая ее слова, за одним из поворотов тонко запищал грызун. Наташа вздрогнула и подошла ко мне совсем близко, оглядываясь на темный коридор.
— Интересно, почему их еще не съели? — удивился я.
— Фу, гадость! — скривилась она. — Ненавижу канализационных крыс!
Я посмотрел на Наташу и понял вдруг, что последнее время она ходит без сумочки-плетенки. То есть без своего фаллоимитатора.
— Тебе так больше идет, — сказал я.
— От прически ни черта не осталось, помада размазалась, под глазами синяки, пальто грязное и мятое, а ты говоришь, мне это идет?
— Тебе идет, когда у тебя нет искусственного члена.
— Ты хочешь сказать, что с ним я кажусь тебе шлюхой? Но если ты считаешь, что твое обаяние оказало на меня воспитательное влияние и поэтому я его выбросила, то глубоко ошибаешься. Первое, что я сделаю, когда попаду домой, это возьму огромный огурец и…
— Заткнись! — крикнул я и, сам того не желая, крепче схватился за рукоятку пистолета. В висках закололо, а в голове скорым поездом пронеслись образы. Женщины, женщины, женщины. Голые. Шлюхи.
— А потом я приглашу в гости трех мужиков, и они оттрахают меня сначала по очереди, а потом все вместе, а затем я стану…
— Заткнись!
Рассудок мой помутился, а когда я мог соображать, сообразил, что успел направить на Наташу свой пистолет. А она на меня — свой.
Дежавю.
— Это моя жизнь, Полев! — кричала Наташа. — Что хочу, то и делаю! Ты, сучий потрох Полев, не имеешь никакого права жалеть меня или пытаться перевоспитать! Понял, скотина Полев?
— Но ведь это…
— Пошел ты! — крикнула Наташа, и я понял, что она плачет. И тогда, под дождем, когда мы стояли у подъезда нашего дома, когда Наташа прострелила мне плечо, когда на «волге» подъехал Раста, она тоже плакала.
Я опустил оружие.
— Ты думаешь, мне хорошо? — прошептала Наташа, давясь слезами. — Думаешь, мне замечательно? Я хочу любимого мужа и двоих детей, как две капли воды похожих на него! Я хочу готовить для них самый вкусный на свете борщ со сметаной и вареники с творогом! Я хочу, чтобы прошло много лет, чтобы наши отношения испортились; да, я хочу ругаться с ним, ругаться до потери пульса, до битья посуды, до истерики и поедания успокоительных таблеток, но я не хочу изменять ему! Мы будем мириться, и это прекрасно! Это здорово! Я не хочу… не хочу трахаться со всеми подряд, но, боже, как же я хочу, как я хочу тебя, Полев, как я хочу всех подряд, даже этого недоноска Прокуророва!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115