— Способность у меня такая — лечить. Мамой клянусь, не вру!
Левой рукой он спустил воротничок книзу, и я увидел краешек скарабея. Скарабей болтался на теле, как бородавка, и, кажется, тускло светился в темноте.
— Погоди… это был ты? В Левобережье?
— Так точно, гражданин Полев! Запарили вы меня тогда, ребята, своими разъездами туда и обратно совсем достали. Хотя я вас понимаю, конечно. Я, например, с самого детства о приключениях мечтал, да и по старости иногда такая охота отправиться в путь-дорогу возьмет, что хоть волком вой. Мечтается, бывает, захватить хлеба краюху да косячок забитый и натворить что-нибудь… этакое, уехать куда глаза глядят. Тебе тоже дома не сиделось, корешок?
— Типа того. В общем… спасибо, что вылечили, господин… э-э…
— Называй Джа, Раста, дядя Нарк — не ошибешься. Настоящее имя я не помню, да и незачем оно тебе. А так как наркоман я заядлый и незалеченный и к тому же сдохну скоро от рака легких — вот незадача, всех могу вылечить, а себя нет! — то самое оно будет звать меня именно Джа. Или дядя Нарк. Вот мы, кстати, и приехали, корешок.
Машина проехала мимо чащи и свернула в деревеньку. Может быть, здесь был когда-то колхоз. Друг к другу жались бревенчатые дома с черными провалами окон и покосившимися заборами, а вдалеке угадывались очертания двухэтажного кирпичного дома. Большая часть крыши его обвалилась. На фасаде, прикрепленные к арматуре, висели метровые буквы красного цвета, некоторых не хватало, а оставшиеся сливались в слово «ДКУРЫ».
— Дом куры, — сказал Джа приглушено и толкнул роботенка в бок. — Ну?
— Что «ну»? — буркнул Коля.
— Ты взрослым не перечь! — строго сказал Раста и добавил: — Символично, разве нет? Дом куры и ты тож с курицей! — Он захохотал.
— Не лезь к мальчишке, — прошептала с ненавистью Наташа.
— О, и цыпа тож на месте, — грустно вздохнул Раста, потушил фары и посигналил. Тот же час в окошке домика напротив зажегся тусклый огонек. Джа затянулся и сказал с ехидцей: — Ну что, Наташка, задницу тебе сейчас надерут, по полной программе вставят. Не завидую тебе, цыпа. Готова?
— Пошел ты!.. — чуть не плача, ответила она.
— Ладно. Вперед, друзья-товарищи, — сказал Раста. — И дружка своего из багажника заберите. Боюсь, как бы не задохнулся, у меня там рыба не первой свежести хранится, все выкинуть забывал, а сейчас и не буду — она, рыбка-то, как память о моей последней рыбалке… — Он замолчал и закашлялся.
Наташка вышла немедленно и, не оборачиваясь, пошлепала по грязи к домику. Коля Громов тоже вышел и замер. Его курточка была изрядно испачкана куриным пометом. Лиза сидела на руках тихо и, кажется, дремала.
Раста поцокал языком, глядя Наташке вслед:
— Шлюха, а гордая. Ладно, бывай, корешок. Может, как-нибудь свидимся. — Он протянул мне мозолистую морщинистую руку, и я осторожно пожал ее:
— Вы правда меня вылечили?
— Ага, — буркнул он.
— Но как это у вас получилось?
— Ну как, как… не знаю как. Руку приложил — и порядок. Не сразу, конечно, зажило. Час пришлось ждать, не отрывая руки, ежа тебе в рыло.
— Но…
— …как? Слушай, корешок, я человек необразованный, образования институтского не имею, но другие, которые в деле шарят, кой-чего мне нашептали. Может, знаешь, у нас тут, еще в Союзе, опыты проводились. Брали, к примеру, голову старой собаки и пришивали ее к телу молодой, живой и здоровой. Голова старой молодела. Вот и у меня что-то такое, корешок. Кладу руку на твою рану — и рука моя вливается в твое тело. И отдаю тебе таким макаром свою способность ненадолго: ре… регенерация, вот как эта способность называется. Больше ничего не знаю, ты уж извини, оно само собой получается. Потом, когда вижу, что рана затянулась, руку убираю — и порядок. А теперь дуй за Наташкой, корешок, а то и тебе задницу надерут, етить ее направо. Директора у нас строгие.
Я развернулся и пошел к дому, а он хрипло засмеялся мне вслед и крикнул:
— Знаешь, что главное в жизни, корешок?
— Любовь? — предположил я, наморщив лоб, потому что мне показалось вдруг очень важным ответить на этот вопрос верно. — Благородство? Самопожертвование?
— Приключения, корешок! Приключения!
Когда, миновав захламленную переднюю, мы с Колей и Прокуроровым ввалились в необжитую комнату, которую освещала единственная тусклая лампочка под потолком, то немало удивились.
В комнате стояли мужчины в серых плащах и с желтыми банданами на головах, а в руках они держали автоматы. Впереди всех стоял Панин и мерзко скалился. Наташа стояла у окна и курила, а в ее спину упирался ствол.
— Вот… — сказал я и замолчал.
— Семка! — закричал Прокуроров, выбираясь из-за моей спины, прячась за спины автоматчиков: — Братишка, ты спас меня!
Он полез к Панину обниматься, но тот остановил его движением руки, схватил за плечо и толкнул к автоматчикам. Внимательно осмотрел нас, задержал взгляд на Наташке, перед которой на подоконнике стояла зажженная свеча.
— Так, — сказал Панин. — Полев, иди за мной. — Наташке: — Ты — тоже за мной. Ребенок чей?
— Мой… — пробормотал я. — Куда директоров дели, гады?
— На заднем дворе они, землю целуют.
— Жалко пацаненка, — пробормотал кто-то из автоматчиков.
— Сам знаю! — рявкнул Панин. — Мы что — звери? Мы боремся за лучший мир. Лучший мир достанется детям. Полев, хватай ребенка — и вперед.
Сигарета в Наташиных пальцах переломилась пополам. Она этого, кажется, не заметила. Парень с автоматом подошел к ней и схватил за руку, потянул за собой. Наташа сопротивлялась, выдергивала руку, но вяло.
Меня подтолкнули стволом в спину. Я схватил Колю за руку и послушно вышел из комнаты в темный коридор. Осколки разбитого стекла скрипели под ногами, я смотрел, не отрываясь, в пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115