– Думаешь?
Ее улыбка стала холодной.
– Думаешь, я была такой же глупой, как он, и могла повторить те же ошибки? – Исида покачала головой. – Нет, по-настоящему я не любила никогда, ибо издавна понимала, чем может обернуться для меня такое чувство.
– Но он ведь не был простым смертным. Напротив, он был таким же, как ты.
– Ну и что с того?
– Я знаю, ты любила его.
Она усмехнулась.
– Откуда?
Несколько мгновений Эхнатон смотрел на нее молча, а потом неожиданно спросил:
– Зачем ты явилась ко мне? Почему из всей долгой цепи царей избрала меня?
– Хотя бы потому, что ты первый, кто дерзнул проникнуть в мое святилище и разбить мою статую. – Она пожала плечами. – Должна признаться, меня это... заинтриговало.
– А я уверен, что здесь имело место и нечто большее.
– Вот как? – Она опять улыбнулась. – Неужели?
– Осмелюсь предположить, что в моих надеждах, стремлениях и чаяниях ты уловила отголосок надежд, стремлений и чаяний кого-то другого.
Улыбка на несколько мгновений замерла на ее устах.
– Это в высшей степени самонадеянное предположение.
– Но ведь правдивое, не так ли?
Царица отвернулась. Взор ее обратился к звездам, и Эхнатону показалось, что еще миг – и она растворится в их свете.
Однако этого не произошло.
– Скажи, – промолвила она наконец, обернувшись и вперив в него взгляд, – ты-то чего от меня хочешь?
– Я хочу... – Эхнатон помолчал. – Я хочу, чтобы ты сделала то, чего не смогла сделать раньше. Сделай меня...
Она снова взяла его лицо в свои ладони.
– Смертным?.. – слова оборвались, прерванные поцелуем.
Чтобы ответить, Эхнатону пришлось отстраниться от ее губ.
– Да, смертным, – эхом откликнулся он. – Я желаю обрести покой смерти.
– Скромное желание, – рассмеялась царица.
– Так это возможно?
– Возможно ли тому, в чьих жилах течет такая кровь, как у тебя, познать смерть? Может быть...
– Как?
– Только вечноживущему дано вобрать в себя вечно-живущего. Только бессмертный может дать бессмертному истинную смерть.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Эхнатон, и в голосе его прозвучало раздражение. – Зачем говорить загадками?
– Кое-кому придется принести немалую жертву.
– Кому? И какую?
– Тебе, муж мой, – сказала царица, снова одарив его поцелуем. – Если я и вправду уловила в тебе целеустремленность и благородство духа твоего далекого предка, если все твои порывы не служат всего лишь свидетельством самонадеянности, то ты не испугаешься этого и не откажешься пожертвовать собой.
Он воззрился на нее в ужасе, но и с некоторой надеждой.
– И в чем должна состоять эта жертва?
Царица снова потянулась к нему. На сей раз Эхнатон не уклонился от ее губ и тем не менее слышал каждое ее слово, отчетливо раздававшееся в его голове.
– Тебе придется усвоить, что любовь неотделима от ненависти, – говорила она, – так же как жизнь – от смерти. Усвоить то, чего так и не понял мой давний спутник. Иными словами, тебе предстоит понять суть одиночества, осознать, каково это – быть одному, и не какое-то время, а целую вечность.
Царица умолкла, но он чувствовал, как растворяется в ее поцелуе.
– Такова должна быть твоя жертва, – услышал он словно издалека. – Такой должна стать твоя судьба. Ты согласен?
Эхнатон знал, что отвечать – во всяком случае, вслух – не требуется. Она не нуждалась в словах. Вместе с ее поцелуем на него нахлынула тьма. Погасли даже звезды. Тьма, словно чье-то дыхание, стирала и уносила прочь все его мысли. И все мироздание обратилось в непроглядный мрак.

* * *

Но в этот момент Гарун заметил приближение утра и прервал свой рассказ.
– О повелитель правоверных, – сказал он, – если ты придешь ко мне вечером, я поведаю тебе о принесенной Эхнатоном жертве.
Халиф поступил так, как было предложено: уехал во дворец, а на закате вернулся в мечеть и поднялся на минарет.
И Гарун аль-Вакиль сказал...

* * *

Случилось так, что однажды царь Эйэ отправился на охоту. Фараон, переживший царствования двоих своих внучатых племянников, был уже немолод, однако во всей стране мало кто мог натянуть столь тугой лук, как у него, и не было равных ему в воинских умениях. В тот день он мчался на своей колеснице подобно буре и чувствовал себя вновь молодым, как будто и не было за плечами прожитых лет. Охваченный азартом, он пожелал править лошадьми самостоятельно и приказал вознице сойти на землю. Увлекшись, Эйэ намного опередил свиту, но если и останавливался, то лишь затем, чтобы достать новую стрелу и в очередной раз натянуть тетиву. Охота выдалась удачной. Множество зверей сразил он своими стрелами. Правда, встреча с огромным черногривым львом едва не превратила фараона из охотника в добычу, но верный лук выручил его и на сей раз.
Видя, что упавший зверь не подает признаков жизни, фараон сошел с колесницы, чтобы рассмотреть убитого хищника, и в этот момент кони испуганно заржали. Царь оглянулся. Все вокруг казалось спокойным, но на всякий случай он все же медленно обнажил меч.
Постояв с клинком наготове, но так и не обнаружив ничего подозрительного, Эйэ наклонился, вытащил стрелы из туши мертвого льва и задумчиво воззрился на того, кто еще недавно был грозой пустыни.
Кони, однако, вскинулись и заржали снова, а на песок за спиной фараона упала чья-то тень.
Развернувшись и выставив перед собой меч, он увидел закутанного в темные одеяния человека, а когда встретился с ним взглядом, ощутил столь великий, неизъяснимый страх, что клинок выпал из онемевших пальцев.
– Кто ты? – прошептал Эйэ.
Ответа не последовало.
– Кто ты? – снова спросил он, пристально вглядываясь в незнакомца.
Нет! Не может быть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136