Скалы причудливыми уступами вырисовывались на фоне звездного неба, на тракт ложились мрачные, молчаливые, как души умерших, тени. В такой час дорога из Долины царей была совершенно пустынна, и он едва ли рисковал встретить кого-либо в пути. Однако только возле самого дома археолог позволил себе расслабиться, и выражение отрешенного спокойствия на его лице сменилось торжествующей улыбкой. Вспомнив об оставленной на месте находки охране – самых надежных, пользовавшихся его безусловным доверием рабочих – и о том, что эти простые, необразованные люди были взволнованы почти так же, как и он сам, Картер улыбнулся снова Да, почти так же... Но не совсем...
Спрыгнув с седла, он огляделся по сторонам, как будто желая убедиться в том, что действительно вернулся в свой дом, а не заблудился где-то во сне. Его жилище – хрупкий оазис зелени среди остроконечных скал, камней и песка, располагавшийся в максимально возможной близости от царства смерти, – выглядело так же, как утром, когда он его оставил. Вокруг царила тишина, но Картер знал, что здесь, в стороне от Долины, среди с любовью обихоженных деревьев и цветов, ночь наполнена движением и полна жизни. Ощутив над головой биение крыльев, он вскинул глаза и увидел стремительно снизившуюся, а потом причудливыми зигзагами помчавшуюся в погоне за насекомыми птицу. Несмотря на сумрак, Картер по характерной, пятнистой окраске с первого же взгляда узнал козодоя, ибо он различал всех птиц, обитавших в Египте.
– Тейр-аль-мат, – тихо пробормотал археолог арабский термин, перевести который можно было как «трупная птаха», то есть птица, приносящая несчастье, встреча с которой предвещает беду.
Картер мгновенно вспомнил о таинственной находке, спрятанной в его сумке. Он поискал взглядом козодоя, но птица уже исчезла. С волнением и тревогой в душе он нащупал рукой завернутую в ткань табличку и направился в дом, чувствуя, как его бросает в жар от внезапно нахлынувшего смятения. Картер всегда гордился тем, что, следуя высочайшим нравственным меркам своей профессии, работал во имя знания и просвещения, во имя раскрытия тайн прошлого, а не ради присвоения и сокрытия от других его реликвий. Что, кроме интересов науки, могло оправдать раскопки гробниц?
В отличие от многих не столь щепетильных коллег, в большинстве своем не более чем богатых любителей старины, дилетантов, а не профессионалов, ему никогда прежде даже в голову не приходило тайно унести с места раскопок какой-либо найденный предмет. Однако сейчас собственный поступок казался ему безусловно оправданным. Он знал, насколько суеверны местные жители, и не мог позволить нелепым сплетням и неоправданным страхам лишить его помощи квалифицированных рабочих, тем паче теперь, когда заветная цель была столь дразняще близка.
При появлении слуги Картер едва ли не впился руками в сумку и крепко прижал ее к груди. Коротко ответив на приветствие, археолог поспешил в свой кабинет, запер дверь и засветил лампу. Вокруг царила полная тишина. Канарейка, привезенная домой раньше, видимо, спала. Во всем доме не ощущалось никакого движения, лишь изредка мелькали какие-то тени. Несколько мгновений Картер неподвижно стоял перед лампой, потом взял ее, перенес на письменный стол, выдвинул стул, сел, положил сумку на столешницу и, открыв ее, осторожно достал табличку.
Пока археолог разворачивал находку, сердце его билось так сильно, что, казалось, готово было вот-вот выскочить из груди. Он непроизвольно поднял руку и принялся подкручивать кончик уса, но тут же рассердился на себя за излишнюю нервозность и усилием воли постарался унять терзавшее душу беспокойство. Какая глупость! Он же специалист, ученый! Неужели сейчас, в момент величайшего успеха, он проявит слабость и тем самым сведет на нет результаты многолетних усилий и тяжкого труда? Раздраженно покачав головой, Картер заставил себя выбросить из головы все постороннее и принялся внимательно изучать начертанные на табличке иероглифы. Расшифровав надпись, он откинулся на стуле.
– На быстрых крыльях явится смерть за тем, кто дерзнет потревожить гробницу фараона... – шепотом произнес он.
Казалось, будто эти слова повисли в воздухе и наполнили собой тишину.
Он еще раз вслух повторил перевод. В следующее мгновение что-то заставило его обернуться. Картер мог поклясться, что слышал какой-то звук. Он вновь огляделся по сторонам. Ветерок мягко колыхал штору, но кабинет был пуст – кроме самого хозяина, в комнате никого не было. Картер резко поднялся и подошел к окну. Снаружи тоже царило спокойствие, и только в теплом бархатном небе мерцали звезды.
Картер вернулся к столу и снова сел. И тут его внимание привлекла статуэтка, четко вырисовывавшаяся на фоне дрожащего света лампы. Потянувшись, он взял ее в руки. Маленькое, поражавшее изяществом изваяние было высечено из куска черного гранита, но каждая деталь, каждая линия были на удивление четкими – словно статуэтка вышла из-под руки мастера лишь вчера, а не три с половиной тысячелетия тому назад. Археолог присмотрелся внимательнее. Древний скульптор изобразил юношу, едва ли переступившего порог двадцатилетия, но неумолимость взгляда и некая вневременность облика заставляли думать, что этот образ скорее служит неким воплощением смерти, а не живого человека. В руках юноша сжимал символы бессмертия, а чело его венчала корона владыки Египта. На головном уборе фараона красовалась кобра – священный урей, с поднятой головой и раздутым капюшоном, готовый плюнуть во врагов фараона смертоносным ядом. Уаджет – богиня-кобра – считалась помимо прочего и стражем царских гробниц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136