Трепет внушает он недругам, поелику прославлен как Город Проклятых.
– Но почему этот город нарекли именно так? – спросил Гарун, охваченный одновременно и страхом, и любопытством. – Отчего пошла о нем столь дурная слава?
– Утверждают, – ответил мавр с мерзкой ухмылкой, – что жители прокляты за то, что отдали свои души.
– Но кому? Кому?
Мавр сложил огромные ладони.
– В своих храмах, – промолвил он, – они поклоняются не Аллаху, но Лилат, каковую объявляют Великой Богиней, приписывая ей сотворение всего сущего. Они утверждают, – да помилует меня Аллах, – что даже человек был сотворен этой богиней, вылеплен ею из праха земного и оживлен ее кровью.
Мавр помолчал и, взглянув на халифа, добавил:
– Повелитель правоверных, все это я подтверждаю клятвенно, перед твоим троном и ликом Всевышнего.
– Итак... – Голос халифа неожиданно сделался высоким и резким. Он крепче обнял сестру, прижал ее к себе, и лицо его расплылось от удовольствия. – Мне очень хотелось бы знать, за какую цену жители Города Проклятых уступили этой богине свои души.
Он медленно наклонил голову.
– Уж, надо думать, они получили взамен нечто чудесное. Не иначе как некий удивительный дар.
Неожиданно по его телу пробежала дрожь. Он взглянул на сестру с таким видом, словно увидел ее впервые, скривился в гримасе и вскочил на ноги, так что сброшенная с его коленей принцесса упала на пол.
– Разве я не повелитель правоверных?! – визгливо вскричал аль-Хаким. – Разве не должны все сокровища этого города стать моими? Разве не должны его стены быть сровненными с песками, а его идолы низвергнутыми и разбитыми в пыль? – Халиф уставил палец на полководца. – Как можешь ты, о Гарун аль-Вакиль, наслаждаться отдохновением в тенистых садах Каира, в то время как город воистину проклятых нечестивцев, утверждающих, будто человек был создан шлюхой и оживлен ее нечистой, сочащейся из срамного места кровью, стоит и жители его кощунственно потешаются над именем Аллаха? Этого терпеть нельзя!
Глаза халифа выкатились и стали дико вращаться, на губах выступила пена.
– Ступай! – выкрикнул он, указав на ворота. – Ступай! Этого терпеть нельзя!
Низко поклонившись, Гарун покинул дворец и, памятуя о слове, данном им прежнему повелителю, без промедления покинул Каир, дабы двинуть войска на Город Проклятых. Но, седлая коня и подвешивая к поясу сияющий меч, он вспоминал руку халифа, ласкающую грудь сестры, и не переставал дивиться тому, что человек, твердо приверженный величию и славе Аллаха, может в то же время быть столь порочным и развращенным.
«Увы, многое в мире непостижимо для смертного. Лишь Аллаху ведомы все тайны сущего», – сказал он себе под конец и, дабы не смущать свое сердце подобными размышлениями, сосредоточился на Городе Проклятых.
Сорок дней и сорок ночей вел аль-Вакиль свое войско через пустыню, пока не достиг Ирама. Город сей выглядел теперь совсем не так, как в тот день, когда Га-рун увидел его впервые: стены его смешались с песком, дома лежали в развалинах, а жители превратились в скопище жалких, голодных оборванцев. Узрев сие бедствие из бедствий, Гарун сокрушился сердцем и, памятуя, что именно он довел людей до столь плачевного состояния, повелел, чтобы их накормили и оделили милостыней.
Но когда он предложил щедрую плату каждому, кто проводит его в Лилат-ах, все, кто услышал его, побледнели и попятились.
– Поворачивай назад! – воскликнули они. – Возвращайся, воитель, ибо даже твой несравненный меч не осилит проклятия, лежащего на этом городе.
Гарун потребовал объяснить, в чем заключается это столь устрашающее всех проклятие, но люди, побледнев и задрожав еще сильнее, сказали, что сие неведомо, ибо оттуда никто не возвращался. Но, увидев, что все сказанное ничуть не устрашило Гаруна и он, как прежде, исполнен решимости, они согласились раскрыть ему некий секретный способ, позволяющий найти путь к этому вместилищу зла.
– Пролей кровь на песок, – молвили сведущие, – и отметь направление, в котором потечет она, ибо идол Лилат всегда притягивает кровь. И таким образом – да хранит Аллах твою голову! – ты, возможно, узнаешь, что за проклятие тяготеет над тем городом и чем оно столь ужасно.
Гарун продолжил путь по пустыне и спустя еще сорок дней и сорок ночей на закате узрел впереди полированную колонну из черного камня. Приблизившись, полководец увидел, что на колонне высечены арабские письмена, а к основанию оной прикован сияющими цепями закопанный по грудь в песок иссохший и изможденный демон, подобный гулу или ифриту.
Однако при виде воинства повелителя правоверных нечистое чудовище вдруг выкрикнуло священное имя Аллаха, и по щеке его покатилась одна-единственная слеза. Скованный узник не в состоянии был вымолвить еще хоть слово, ибо язык его ссохся, и лишь беспомощно махал руками, словно пытаясь избавиться от оков. Наконец, когда слеза упала на его язык и увлажнила его, демону удалось произнести слово «вода».
Сжалившись, Гарун приказал напоить его.
– Именем того, кто властвует над видимым и невидимым, ответствуй, какова твоя природа, – потребовал полководец.
– Я не отвечу тебе, пока ты не поклянешься, что, узнав истину, пронзишь мое сердце мечом, – заявил демон.
– Воистину это странная просьба.
– Поклянись!
– Не могу, – промолвил Гарун, – ибо никогда не лишал я жизни живое существо без веского на то основания.
Демон издал столь жалобный стон, что сердце полководца исполнилось сострадания к этому пусть ужасному с виду, но глубоко несчастному существу.
– Поверь, совершив то, о чем я прошу, ты не поступишь вопреки своему обычаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136