Некоторые заявляли, что видели, как над постелями тех, кого потом поразила хворь, на миг появлялась окутанная вуалью фигура. Черты лица ее никто разглядеть не мог – очевидцы сходились лишь в одном: из-под вуали сверкали несказанно прекрасные, глубокие, как море, но напоенные смертельным ядом глаза. Жена одного недавно скончавшегося еврея рассказывала, что в ночь, когда ее мужа поразил недуг, она заметила склонившуюся над его ложем темную фигуру и уверяла, что к нему явилась сама Лилит. Скоро эта весть распространилась далеко за пределы еврейского квартала, и в Каире не осталось ни одного дома, где не страшились бы наступления ночи.
Но как ни множились слухи, Гарун по-прежнему сторонился больных и не отвечал на мольбы о помощи. Почти все время он проводил в стенах своего дома вместе с женой и дочерью. Он играл с Гайде, читал ей книги и старался научить ее всему, что знал сам, дабы девочка, как и он, прониклась изумлением перед дивным устройством мироздания. Каждый вечер Лейла приходила к нему, обнимала и шепотом спрашивала, по-прежнему ли он любит ее больше всего на свете. Гарун неизменно отвечал утвердительно, и они предавались восторгам любви, после чего он погружался в непробудный, лишенный сновидений сон.
Но однажды вечером, когда Гарун, как обычно, занимался с Гайде, слуга объявил о прибытии посланца халифа. Подняв глаза, аль-Вакиль узнал Масуда.
– Поспеши во дворец, – сказал мавр, – принцесса Ситт аль-Мульк заболела, и повелитель правоверных впал в отчаяние.
– Каковы симптомы ее болезни?
– Она смертельно бледна, впадает в беспамятство, бредит, а на груди ее кровоточит тонкая, невесть откуда взявшаяся царапина.
Гарун почувствовал, как сжалось его сердце.
– Я не в силах ей помочь, – промолвил он.
– Но халиф приказывает тебе.
– Я уже сказал, у меня нет снадобья от такой болезни.
Мавр бросил взгляд на Гайде и усмехнулся.
– Весьма неразумно противиться воле повелителя правоверных. Человек осмотрительный, прежде чем отказаться, подумал бы о том, чем такой отказ может обернуться не только для него самого, но и для его близких. Если ты заботишься об их благе, лучше тебе пойти со мной.
Мучимый страхом и сомнениями, Гарун помешкал, но потом встал, поцеловал дочь и под надзором Масуда отправился во дворец.
По прибытии туда он нашел халифа у постели возлюбленной сестры – принцессы Ситт аль-Мульк. Гаруну было достаточно одного взгляда, чтобы убедиться в том, что самые худшие его опасения оправдались. Он сознавал, что не в состоянии спасти принцессу, но сделал все возможное, дабы облегчить ее страдания. Однако она продолжала стонать и метаться в бреду.
Неожиданно халиф оттолкнул Гаруна в сторону и сжал сестру в объятиях.
– Почему ты не лечишь ее? – воскликнул он, поглаживая грудь принцессы и в ужасе глядя на кровоточащую рану.
– Я бессилен, о владыка.
– Не может быть! Ты искуснейший из врачей Каира.
– Я могу лишь дать снадобье, которое погрузит ее в спокойный сон.
– Сделай это, – сказал халиф, – а завтра приходи без задержки и приноси с собой лекарство. Иначе, о целитель... – Он достал кинжал. – Иначе...
Гарун вернулся домой с тяжелым сердцем. Лейлы нигде не было видно: до самого утра она так и не появилась.
Всю ночь аль-Вакиль не отходил от дочери, а когда наутро за ним явился Масуд, он взглянул на Гайде так, будто не надеялся увидеть ее еще раз. Однако мавр, усмехнувшись, подошел к девочке и посадил ее себе на плечи. Гарун попытался протестовать, но черный гигант лишь покачал головой.
Во дворец они отправились вместе.
Войдя в комнату принцессы, врачеватель с порога понял, что состояние больной ухудшилось. На груди появился второй шрам. Она не спала, но пребывала в горячечном бреду и то и дело взмахивала руками, словно силясь отогнать ужасный призрак.
Сидевший рядом с ней халиф поднял на Гаруна взгляд, полный боли и ненависти.
– Почему моя сестра не выздоравливает? – прошипел он. – Ты поклялся, что исцелишь ее.
– Нет, о владыка, я не обещал ничего подобного.
– Она должна поправиться, – промолвил халиф, вперив в лекаря безумный взгляд.
Потом он снова повернулся к сестре и принялся обнимать и целовать ее, но она, похоже не узнавая его, кричала и отбивалась.
– Я должен дать ей еще одну дозу опия, – сказал Гарун, доставая из лекарской сумки склянку с настойкой.
Глаза халифа блеснули.
– Это излечит ее?
– Это поможет уснуть. Ей необходим покой.
Халиф рассеянно кивнул, но тут с улицы донесся вой бродячей собаки, и это повергло повелителя правоверных в бешенство.
– Стража! – истошно заорал он. – Что происходит в Каире? Сестра наместника Аллаха лежит при смерти, а проклятые шавки воют прямо под окнами дворца! Моей сестре необходим покой!
Стражники воззрились на халифа в растерянности, но потом один из них с низким поклоном поспешил прочь из зала.
Вскоре снаружи послышался визг: в окрестностях дворца убивали собак. Гарун в ужасе обернулся к повелителю правоверных, но того, похоже, резня воодушевила: стоя на балконе, халиф дрожал от яростного возбуждения.
– Так будет со всеми, – пробормотал аль-Хаким себе под нос, – кто осмелится вообразить, будто моя сестра не выживет!
Он снова повернулся к Гаруну, и тут его взгляд случайно упал на сидевшую в углу растерянную и испуганную Гайде. Халиф замер, словно зачарованный, потом подошел к девочке и присел перед ней на корточки. Видя, что глаза малышки расширились от страха, он погладил ее по щеке.
– Хорошенькая у тебя дочка, прелестная, – промолвил халиф и неожиданно вперил в Гаруна взгляд, полный злобы. – Однако моя сестра еще красивее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136