И напрасно: едва его правая кисть обрела свободу, как ее внутренний костный состав стал как по волшебству обретать прежнюю жесткость, и через каких-нибудь полминуты молодой человек уже вполне самостоятельно стиснул пальцами левый браслет и попытался с силой выдернуть кисть из его жесткого кольца.
— Погодите, погодите! — остановил его дон Диего. — Сдерете кожу, занесете в рану какую-нибудь гадость — мало нам хлопот?..
Дон Росендо тут же оставил свои опрометчивые попытки и возобновил их уже под руководством своего наставника. Надо сказать, что учителем дон Диего оказался превосходным: пальцы его как бы сами собой передавали рукам молодого человека необыкновенные способности с такой интенсивностью, что вскоре дон Росендо уже вполне самостоятельно управился со своими упрятанными в сапоги ступнями. Впрочем, эта «упаковка», вместо того чтобы препятствовать освобождению ног, напротив, способствовала этому процессу, ибо создавала дополнительное пространство вокруг лодыжек.
Пока дон Росендо выпрастывал из кандалов уже пустые сапожные голенища, дон Диего передавал свои знания Касильде, оказавшейся весьма восприимчивой к его наставлениям, что отчасти, разумеется, объяснялось более изящным и пластичным устройством девичьих конечностей.
Однако считать это временное освобождение свободой в полном смысле этого слова было, конечно, преждевременно, тем более что, когда по колонне пробежал приказ встать и продолжить движение, пленникам пришлось наскоро облачаться в ненавистные кандалы.
— Время и место еще не наступило, — сказал дон Диего, когда они вновь тронулись в путь и дон Росендо напомнил своему наставнику слова Наполеона Буонапарте о двух главных условиях победы.
— Когда же они, по-вашему, наступят? — нетерпеливо спросил молодой человек.
— Не волнуйтесь, я дам вам знать об этом, — невозмутимо ответил дон Диего, — и тогда вам с сестрой придется быстро и решительно применить полученные на привале навыки.
Остаток дня дон Росендо и Касильда провели в состоянии томительного внутреннего ожидания и совершенствования в овладении приемами скорейшего освобождения от опостылевших кандалов. Во время третьего привала, когда двое конвоиров пошли по обеим сторонам колонны с мешками заплесневевших галет и осклизлыми от влаги бурдюками, дон Росендо едва успел сунуть в ржавые обручи кисти рук и подмять под себя босые ноги. Но конвоиры, разморенные липкой лесной духотой и долгим переходом, задерживались перед очередным пленником лишь в том случае, если он был уже не в силах подставить ладони под жидкую струйку вонючей жидкости, вытекающей из горловины бурдюка, или захватить пальцами хрупкую пластинку галеты. В таком случае конвоир отстегивал от пояса связку ключей и, разомкнув кандалы пленника, с вялыми ругательствами и кряхтеньем оттаскивал в заросли безжизненное тело. Пока один солдат занимался этим делом, его напарник внимательно следил за тем, чтобы пленник не проявлял никаких признаков жизни, и успокаивался лишь тогда, когда последняя возможная искорка жизни гасилась сухим щелчком взводимого курка и резким грохотом револьверного выстрела, от которого голова несчастного вздрагивала и окропляла траву густыми тягучими каплями крови.
Когда такое было проделано с пожилым индейцем, полдня делившим свое ярмо с Касильдой, дон Росендо едва не выдал себя, точнее, ту степень свободы, которой он теперь владел благодаря дону Диего. Правда, его ладони были отягощены кандалами и в них уже плескалась жижа, налитая из бурдюка, но поджатые ноги, скрытые от конвоира, были свободны, что обеспечивало молодому человеку не только быстроту маневра, но и внезапность нападения. Но дон Диего был начеку, и стоило дону Росендо лишь слегка подать плечи в сторону убийцы, как между ним и потенциальной жертвой внезапно возникла фигура наставника.
Конвоир вздрогнул, попятился и даже едва не выстрелил в дона Диего, но отсыревший капсюль дал осечку, а пленник тем временем успел внушить своему стражу, что его порыв вызван лишь тем, что полученная им в прошлый раз галета оказалась не просто заплесневевшей и подмоченной, но еще и наполовину изгрызенной мышами. Минутное замешательство и последующая перебранка — «пирожных захотел, скотина краснокожая!» — спасли положение. Первоначальный порыв дона Росендо угас, а вскользь брошенная доном Диего английская фраза: «time and place», «время и место» — окончательно вернула молодому человеку самообладание. Потом были галеты, тухлая вода, мучительное движение сквозь душное послеполуденное марево и тупо стучащие в виски вопросы: где и когда наступит это вожделенное время? какое еще место требуется для того, чтобы прекратить пытку?
С этими мыслями дон Росендо дожил до вечера, до темноты, когда по колонне из уст в уста пробежал приказ остановиться и не двигаться даже после того, как конвоиры с факелами обнесут кандальников вечерними галетами и сморщенными полупустыми бурдюками. Скудная трапеза прошла без осложнений, но, когда все утихло, дон Росендо услышал над самым ухом шепот дона Диего. Тот впрочем, сказал всего одно слово: «time!», «время», — но и его одного было достаточно, чтобы обе пары кандалов соскочили с конечностей дона Росендо со скоростью обмылков, проскальзывающих в сток канализационной трубы. Когда же его глаза окончательно освоились с темнотой, молодой человек различил в лунных сумерках лицо дона Диего. Вскоре рядом с ним появилась Касильда.
Дон Диего приложил палец к губам и сделал освобожденным пленникам знак следовать за ним.
— Место? — беззвучно, одним движением губ, спросил дон Росендо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107