Поражение следовало за поражением, коварные планы либо рушились, либо оборачивались против составителя, а «клад Монтесумы», то, что понимал дон Манеко под внезапным обогащением, таил в себе не только казенный дом, но и гибель своего настойчивого соискателя.
Перед доньей Лусией разворачивались совсем другие перспективы: карточные веера играли красками и представлялись девушке в виде букетов пышных роз, подносимых ей молодым кабальеро, сбросившим свое карнавальное обличье. Теперь их глаза встречались все чаще, а взгляды были полны такой страсти, что, если бы озлобленный предсказаниями дон Манеко внес в их скрещенье срезанный кончик своей сигары, не исключено, что он бы затлел и закурился тонкой струйкой дыма.
— Чушь!.. Бред!.. — чуть слышно бормотал почтенный дон, всовывая сигару в узкую щель между половинками орлиного клюва. — Этот щенок, мальчишка вздумал провести меня, дона Манеко Уриарте, владевшего этим ранчо и всем, что лежит в его окрестностях, еще в те времена, когда он на ощупь искал сосок материнской груди!.. Наглеца надо осадить! В моих погребах, я надеюсь, еще найдется свободная кладовочка, прикрытая железной дверцей с решетчатым оконцем! Но все надо проделать незаметно, чтобы никто ничего не заподозрил…
Дон Манеко отвел сигару в сторону и как бы невзначай стряхнул пепел на разбросанные по столешнице карты. Для четырех рослых слуг, стоявших за спинками кресел и неотрывно наблюдавших за всем, что происходит на площадке для танцев, этот знак был сигналом к тому, что собеседник хозяина должен незаметно исчезнуть из поля зрения участников карнавала. Способ был уже отработан: обойти сидящего предсказателя со спины и, закрыв его от случайных любопытных взглядов, оглушить легким тычком пальца в сонную артерию.
Занятые приведением этого нехитрого плана в действие, все четверо не придали значения приближению странной танцевальной пары: высокой страховидной сеньоры, чьи плечи и грудь буквально утопали в волнах кружевного жабо, и изящного Арлекина, вьющегося вокруг своей дамы наподобие ночного мотылька, оплетающего невидимой паутиной потрескивающий фитилек масляной плошки. Пара, казалось, тоже не обращала внимания на то, что творится на веранде, но едва широкие спины слуг закрыли от танцующих звездчатую мантию и остроконечный колпак дона Росендо, как жабо, платье и деревянная маска с шорохом упали к ногам сеньоры и из всей этой мишуры, подобно Афродите, рождающейся из морской пены, возник знакомый стройный силуэт в черной полумаске и неизменной черной шляпе, опоясанной алой лентой вокруг широкой тульи.
Вся метаморфоза случилась так мгновенно, что прежде чем кто-то крикнул: «Зорро!» — двое из четверых слуг уже корчились на досках веранды, а еще двое дрожащими руками выдергивали из-за широких кушаков ножи. Но пустить свое оружие в ход они так и не успели: звездочет с неожиданной для его возраста прытью набросил на ближайший клинок тяжелый бархатный край своей мантии и, пока растерянный слуга соображал, откуда взялась эта неожиданная помеха, сомкнутыми костяшками пальцев ударил его в кадык. Тем временем Зорро успел управиться с последним, четвертым противником, но шум и суета потасовки уже привлекли внимание не только гостей дона Манеко, но и многочисленных охранников, изрядная часть которых была так же облачена в различные костюмы и маски, что позволяло им до поры до времени ничем не выделяться из толпы.
Однако теперь пришло время приступить к исполнению своих прямых обязанностей: кто-то сбросил маску, кто-то в несколько рывков высвободился из пышных юбок, гости отступили, и вскоре Зорро, Касильда и дон Росендо оказались лицом к лицу примерно с дюжиной крепких молодцов, наступавших на них со всех сторон площадки постепенно сжимающейся дугой. Музыканты также оставили свои инструменты и, вооружившись кто кинжалом, кто коротенькой шпажкой, приготовились принять участие в столь неравной на первый взгляд схватке.
Дон Росендо, успевший уже сбросить тяжелую мантию, оглянулся назад, дабы беглым взглядом определить возможность отступления внутрь дома дона Манеко, но хозяин был начеку: он опрокинул столик, сдвинул кресла, нырнул за их высокие спинки и выставил поверх них два длинноствольных кольта с взведенными курками. Растерявшаяся донья Лусия как будто сделала какое-то движение в сторону дядюшки, но, опасаясь, что любой неосторожный жест с ее стороны может привести к выстрелу, остановилась на полпути.
— Взять живьем! Живьем! — глухо рычал из-под орлиной маски дон Манеко. — Пора не только узнать, кто пытается творить правосудие на свой манер, но и публично наказать наглеца и его, как мы теперь не сомневаемся, сообщников!
Отступать было некуда, оставалось лишь драться в расчете на то, что приказ дона Манеко все же не останется в пренебрежении и это даст обороняющимся определенные преимущества. Сперва все так и происходило: дон Росендо, Зорро и Касильда отступили к центру площадки и, встав спина к спине, весьма успешно отражали наскоки нападавших, которые, впрочем, старались не столько причинить своим противникам какие-либо увечья, сколько вымотать их до такого состояния, когда можно будет просто повязать смутьянов при помощи волосяных лассо.
Но до этого дело не дошло; после четверти часа яростных, но практически безвредных для обеих сторон выпадов Зорро вдруг издал тонкий пронзительный свист, в ответ на который из глубины сада послышалось звонкое заливистое ржанье. Нападавшие сперва не придали этому звуку особого значения, но когда из галереи послышался глухой конский топот и на площадку с грохотом взлетел черный, как влажная сажа, жеребец, первыми сдали нервы именно у дона Манеко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107