Я совершенно не хочу тебя обидеть. Я просто хочу сказать, что мы по-другому завтракаем, не так, как вы завтракали, — в Древней Руси, в Батыевы времена…
— Конечно… Я понимаю, Алеша… — смутилась Олена. — Я разгулялась на широкую ногу, верно? Своей коровы у вас нет, ульев нет, даже хлеба вы не сеяли по весне. И озимое тоже, видать, не взошло… Все покупать вам приходится… А денежки-то лучше б поберечь, хоть к осени козочку купили б!
— Ой, перестань, Олена!
— Ну да, ну да… Садись-ка! Пусть это будет праздничный завтрак!
— Праздничный? Да что ж тут праздничного? Три черпака с молоком — ради праздника?
— Конечно! Ты смотри, хлеба-то сколько! И черный, и белый! А черный какой, а? Объедение! И белый пшеничный! Пушистый, страсть! Понюхай только, — умирать не захочешь! А ломтями какими богатыми я порезала — не видишь? Батон на шесть частей резала! И меда — миска же! Что же тебе не так? — Еще чуть-чуть, и на глазах Олены выступили бы слезы. — Хлеб, молоко, мед… Ешь сколько хочешь, будь любезен!..
— Спасибо. А что касается завтрака, то мы еще едим обычно сыр с маслом, колбасу… Да, на завтрак! Иногда даже сосиски, пельмени… Знаешь, что это такое?
— Знаю, Алеша. Только я тебе сказать хотела еще вчера, что сосиски и пельмени есть нельзя. Пельмени можно только сверху — тесто, да и то если начинка изнутри не сильно его испачкала. А сосиски можно только сосать. Они поэтому, наверное, так и называются: голодно если стало, пососи — легче голод перетерпеть будет…
— О господи! Что ты несешь?
— Я ничего не несу, — удивилась Олена. — Я же стою. С пустыми руками. Ты не заболел ли у нас, Алексей?
— Да нет, не смотри так. Я просто удивился: голод перетерпеть… Как его перетерпишь-то?
— Ну, до сна. А как заснешь, глядишь, сон приснится. Во сне поешь.
— А проснулся когда?
— Ну, тут уж утро вечера мудренее… Даст Бог день — даст и пищу! — Заметив, что Алексей полез в холодильник за колбасой, Олена молитвенно сложила руки на груди: — Не надо, пожалуйста, не надо!
— Это почему же ты к нашим продуктам так?
— Ядовитые они! — заговорщицки прошептала Олена. — У вас здесь почти вся пища ядовитая. Лучше ее не есть. Вот молоко. Оно хорошее. И хлеб… Зря ты так на меня смотришь… Просто ты не понимаешь, привык. А я — чувствую!
Алексей хотел что-то возразить, но не успел: из большой комнаты зазвучала музыка — полонез Огинского.
— Ох! — восхитилась Олена. — Вот музыка у вас, в вашем будущем, — райская! Не музыка — счастье! Бездонное, безграничное! — Не в силах сдержаться, Олена раскинула руки и поплыла по кухне, кружась. — И ведь инструмент-то какой — на все голоса! Так и поет, за душу берет…
Тоже услышав известный мотив, Николай Аверьянов выскочил из душа и бросился в большую комнату…
— За душу берет, в небо лететь с собой тянет… — продолжала кружиться в танце Олена. — Сердце радостью наполняется.
— Издеваешься? — хмыкнул Алексей. — «Сердце радостью наполняется»… Это ж сотка, отцовский мобильник. Полонез Огинского, — значит, из части. У отца АОН.
— Ничего не поняла! — отрицательно тряхнула головой Олена.
— Ну, он же в отпуске, и к тому же выходной сегодня. С утра звонок — понятно: срочно вызывают. Абзац! Хорошего теперь не жди! И чего ты расплясалась? Не поняла? Это его воевать, на войну какую-то зовут, а ты от радости пляшешь!
Олена опустила руки и отвернулась к окну. В глазах ее блеснули слезы.
— Олена… Да ты не обижайся! Ты многого еще не понимаешь в нашей жизни.
— Да, — согласилась Олена и, смахнув слезу, села за стол, уперлась неподвижным взглядом в груду хлебных ломтей. — Я многого еще не понимаю.
На кухню заглянул Николай, уже одетый в форму:
— Ребята! Меня вызывают. Что-то срочное!
— Если что — звони!
— Конечно, обязательно! — Закрывая за собой входную дверь, Аверьянов-старший крикнул уже с лестничной площадки: — В крайнем случае, с самолета по сотке позвоню!
— Служба… — извиняющимся тоном объяснил Алексей.
— Я многого еще не понимаю, — повторила Олена. По краю миски с медом уже гуляли две большие мухи…
* * *
— Ты что там опять натворил? — спросил Михалыч Аверьянова вместо того, чтобы поздороваться.
— «Там» — это где? — поинтересовался Аверьянов. Оба стояли возле КПП полигона прямо посередине дорожки, мешая проходить остальным офицерам.
— В округе.
— Сто лет не был в округе.
— Внештатный инструктор по спортивной работе округа хотел побеседовать с тобой, съезди. Это срочно.
— Не понял? — удивился Аверьянов.
— Чего «не понял»? Ты ж на машине?
— Я в отпуске.
— Ну ладно, ладно… Смотайся, к обеду обернешься. Просили. Срочно. Бензин у Самохина возьмешь. Я распоряжусь, полный бак зальешь. Сгоняй, тебе ж выгодно.
— Что мне выгодно? — изумился Аверьянов.
— Бензин. Спалишь литров двадцать, а зальешь полный бак.
— Ах вот оно что! — рассмеялся Николай.
— Извини, забыл, что вы миллионеры.
— Не только мы, но и вы.
— Лично я — нет. Я — по старинке: все ножки — по одежке… — Михалыч помолчал. — Съезди в округ, я прошу. Не как офицер — офицера, а как человек — человека! А то совсем меня достали.
— Непонятно, что им от меня надо. Инструктор по спортработе? Какая-то чушь.
— Я тоже не знаю, что он хочет, — признался Боков. — Но из отпуска по ерунде не дергают, сам знаешь. Ты съезди, лучше будет. Неопределенность снимешь. Загадку разрешишь. Он уже три раза звонил мне на мобильник.
* * *
По дороге в округ Николай ломал себе голову над загадкой: зачем его вызывают? Однако ничего путного в голову не приходило.
Приехав и доложившись инструктору по спортработе, он тут же был представлен еще какому-то мужику — судя по всему, шишке — весьма интеллигентного вида, в штатском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18