Мать же Анечки тоже сомлела от Борьки Тренихина враз. Она, конечно, не поверила в историю о внезапном знакомстве три часа назад в Третьяковке: любая случайность — это хорошо подготовленная операция, всем же известно! И именно поэтому она с порога чрезвычайно высоко оценила Бориса: ведь именно под его руководством было разыграно это появление его самого в их семье — как милая и совершенно внезапная импровизация. Ах, так и поверила я! Однако отсюда вытекало огромное положительное влияние Бориса на Анечку — взбалмошную и даже истеричную по жизни: как она держалась, как она натурально врала о случайной встрече перед картиной Нестерова «Лисичка»! Вот наконец появились те самые руки, которые хватко зажали в ежовые эту сумасбродную неуправляемую девчонку! Нашла коса на камень — да как удачно-то нашла! Впрочем, он даже красив, не уродлив ничуть, хоть и не смерть уж как интеллигентен, да, это верно. Пускай! Раз Анна перед ним — по струнке, то это то как раз, что и требовалось. К нему-то самому подобрать ключи — пустяк — запляшет и не дернется.
Словом, история со знакомством, получив мощный родительский попутный импульс, подкрутку, начала развиваться в бешеном темпе. Через неделю Борька уже дня не мог прожить, не увидев Анечки. Теперь уже если кому нужно было срочно и гарантированно отловить Тренихина., то следовало двигаться в сторону больших и малых Бронных и там сканировать многочисленные скверики и переулки.
Так как любовь отнимала бездну времени, Борис стал брать с собой на прогулки этюдник или папку для набросков карандашом — иначе было не выкрутиться — даже такой, как он, начал уже из-за этой любви пускать пузыри — и по композиции, и по графике, и по анимационной технике.
Собственно, именно наличие на прогулке карандаша и бумаги вкупе с талантом и погубило их любовь.
Это случилось в ясный солнечный октябрьский день в одном из сквериков. Борис присел на лавочку и начал рисовать ворону, отнимавшую хлеб насущный у воробьев. Анечка же, прогуливавшая заодно и Чама, отошла от Бориса подальше, чтобы безумный Чам не разогнал натуру.
Почти закончив рисунок, Борис обратил вдруг внимание на ребенка лет пяти, девочку, сидевшую поодаль от него, на другом конце той же лавочки.
Его поразило взрослое, совершенно отрешенное от жизни выражение лица ребенка. «Все в прошлом» — вот как должен был называться портрет этой пятилетней девочки.
Боясь спугнуть это выражение, Борька быстро лихорадочно начал новый набросок…
Рисунок пошел сразу — из чистоты листа, как по мановению волшебной палочки, стало возникать на глазах насмерть придавленное взрослой жизнью детское лицо.
– Как вылитая! — раздался тихий вздох за спиной.
Это была мама девочки.
Разговорились.
Нина — так звали маму — безо всяких наводящих вопросов объяснила причину столь странного выражения лица дочери: та, оказывается, перенесла месяц назад тяжелейшую операцию на щитовидке «и все никак не отойдет».
По одежде Нины и ее дочери было видно, что принадлежат они к социальным низам, не к самому дну, конечно, но именно к той живущей в коммуналках лишней публике, которая представляет собой балласт, и хоть этот балласт и придает остойчивость государственному кораблю во время бурь-штормов, но он же, одновременно с тем, и тянет государственный корабль на дно в любом реестре международной статистики уровня жизни. Исчезни эта публика — не было бы нищих.
Нина была одета заметно получше, чем девочка, из чего Борис чисто интуитивно сделал абсолютно правильный вывод о том, что Нина не замужем, а девочка, конечно, без отца.
Борька решил расшевелить хоть чуточку ребенка: было интересно посмотреть, как же она смеется, эта девочка.
– Привет! Тебя как зовут?
– Юля…
– А вот это кто, Юля? — Борис показал ей ее же портрет.
– Это я.
– Да. Видишь, грустная ты какая. Мне надо еще веселой тебя нарисовать. А чтобы нарисовать тебя веселой, тебя надо немного рассмешить. Хочешь, я нарисую тебе вертосла?
– А кто это — вертосел?
– А это сын осла и вертолета. Вот такой вот.
– Боже мой! — сказала Нина пять минут спустя. — Вы не поверите, но я сама первый раз вижу, чтобы она так хохотала! Вы действуете на нее лучше, чем все врачи, включая невропатологов!
Борька в те годы уже знал за собой это свойство.
Действительно, и это общеизвестно — рисунки сумасшедших, например, рождают в душах нормальных людей некий сумбур, спонтанную тревогу, будя какую-то мракуху в подсознании. Произведения же обратного свойства — спокойные, умиротворяющие, добрые, умные могут лечить, успокаивая: в том, разумеется, случае, если кистью водила душа, мастерство и талант.
– Вы не зашли бы к нам? — просительно предложила Нина.
Нине было на вид тридцать пять. Лицом она напоминала древнерусскую фреску: светящийся нарочно подчеркнутой святостью лик на фоне дранки, торчащей местами из-под осыпающейся штукатурки.
– О, нет! — извинился Борис. — Я не один вообще-то здесь. Я с девушкой здесь. И с собакой.
– Ну что ж! Извините тогда и… прощайте!
На лице пятилетней Юлии в ту же секунду мелькнула такая гамма чувств, что Борису показалось, что рядом с ним в асфальт ударила бесшумная черная молния.
– Хорошо. Я к вам зайду. На пять минут.
– И будете приходить, и будете приходить, да? — залепетала Юля, вцепившись маленькой живой ручкой в синтетический рукав куртки Тренихина.
Через неделю уже love story Бориса дала бездонную трещину: каждая встреча его с Анечкой начиналась с ее вопроса: «Ну что, опять к ним ходил? Вчера или позавчера?» После чего, через несколько фраз, следовало, естественно: «И когда ты теперь снова пойдешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20