- Помощник председателя милиции? Это по-старому вроде бы полицмейстер?
- Не совсем.
- Тогда извините великодушно, что не разобрался. Темный я. В таких материях толка не знаю. Ведь я больше по торговой части мастак, только с аршином да со счетами дружен. Где купить подешевле, где продать подороже, как прибыль получить да убытки стороной обойти, - вот этому обучен. Купец, словом, коммерсант. Для купца же государственные дела, а тем паче полицейские - лес темный: что ни шаг, то колдобина...
Реквизировать небось пришли? - спросил Елпатов. - Ежели так, то с запозданием. Без вас уже постарались. Во всем торговом доме разве что я сам еще не реквизирован. И то потому как от такой реквизиции никакого прибытка новой власти не предвидится. На колбасу и то не пустишь - жилист... Бонэ-то где теперь? Небось тоже на реквизициях поднаторел?
- Нету больше Бонэ, Ермолай Иванович...
Маленькие глазки бывшего главы торгового дома впились в лицо Косачевского.
- Как это нет? Помер, что ли?
- Убит.
Елпатов перекрестился.
- За что ж его? Ведь покойный-то из тех был, что не только делом, но и словом самого последнего подлеца не обидит. Хотя душегубу-то что? Душегуб из-за рубля отцу родному глотку перережет...
Косачевский задал Елпатову несколько вопросов о знакомых Бонэ, а затем спросил о поездках убитого в Ржев.
- В Ржев?! - изумился бывший глава торгового дома.
В его удивлении было что-то показное, нарочитое. Впрочем, Косачевский мог и ошибиться, он слишком мало знал Елпатова.
- Это на ржевских, выходит, подозрение имеете?
Косачевский пропустил вопрос мимо ушей.
- Нас интересуют поездки Бонэ в Ржев, - повторил он.
- Когда же он ездил туда?
- Он там был несколько раз. Впервые, если не ошибаюсь, в 1915 году.
- Ишь ты, в пятнадцатом, на второй год войны... Что-то не припоминаю. По делам торгового дома делать ему там вроде бы было нечего. Он у нас вообще-то больше по заграницам ездил. А в России где? Петербург, Киев, Варшава... Ну, Туркестан, Тифлис...
И снова в интонации собеседника Косачевскому почудилась фальшивинка. Может, Елпатов что-то пытается скрыть? Но зачем?
- Он тогда посещал Ржев вместе с Бурлак-Стрельцовым.
Елпатов задумался.
- И у господина Стрельцова, сколь знаю, никаких надобностей во Ржеве не имелось... Разве что его домыслы с Волосковыми, ведь родом-то они оттуда, из Ржева.
- А кто такие Волосковы?
- Красильщики. Великие мастера красильного дела были. Только то вам без интереса, господин Косачевский, и дело их, и они сами давно уж быльем поросли.
- И все-таки?
Елпатов хмыкнул.
- Ежели такое любопытство, я не против. Только история та давняя, ежели и не с царя гороха ее начинать, то уж не позднее как с Петра Алексеевича Великого, преобразователя российского.
Действительно, историю Волосковых следовало начинать с Петра Первого.
России петровских времен требовались не только чугун, железо, лес, порох и сукна, но и краски.
И в 1716 году Петр Первый подписал указ "О сыску и объявлении посылке красок в губернии и о не вывозе оных из-за моря". А вслед за тем канцелярия Правительствующего Сената разработала и разослала на места реестр необходимых государству красок. Много предприимчивых людей занялись тогда розысками красильного сырья и изготовлением красок. Но счастье, как всегда бывает в подобных случаях, улыбнулось немногим. И вот среди этих немногих оказался русский умелец, часовщик из Ржева Иван Волосков. Во всем разбирался Волосков: в механике, токарном деле, слесарном, кузнечном. Только в красильном ничего не смыслил. Но именно в красильном ему суждено было прославиться на всю Российскую империю.
В те времена - да и не только в те - самой дорогой краской считался кармин. Изготавливался он из кошенили, насекомых, которые водились на территории нынешней Мексики на кактусах с экзотическим названием нопале. Пуд кармина стоил тогда в России 280 рублей, а пуд той же краски, изготовленной из лучшего сорта кошенили, так называемой "серебристой", и все 350 - деньги невообразимые. Получить кармин из русского сырья никому не удавалось. А часовщику из Ржева удалось. И продавал Волосков свой кармин по 150 рублей за пуд. Вскоре в Ржев потянулись красильщики и купцы. Купцы уезжали от Волоскова довольные, а красильщики - несолоно хлебавши: никому и ни за какие деньги Волосков своего секрета не открывал.
Заводик Ивана Волоскова во Ржеве превратился при его сыне Терентии в завод, не очень большой, но зато процветающий. Терентий, как и его отец, был мастером на все руки: и астрономические часы-автоматы делал, и телескоп для наблюдения за солнцем сам себе смастерил, но больше всего времени он, понятно, уделял все-таки красильному делу.
Терентий значительно улучшил качество волосковского кармина, который при нем стал вывозиться за границу. Этой краской заинтересовалась и Петербургская Академия художеств, рекомендовавшая ее для окраски в малиновый цвет с отливом отечественного бархата и для изображения багряниц на иконах.
Завод тогда, помимо кармина, выпускал уже превосходный бакан, отличные белила и другие краски.
После смерти Терентия, который умер в 1806 году, красильное дело во Ржеве перешло в руки его внучатого племянника Алексея. Алексей Волосков еще более улучшил знаменитый кармин. Краска теперь меньше боялась воздействия света, стала ярче. Ее начали использовать для печатания кредитных билетов. Удостоенный двух золотых медалей в России, волосковский кармин в 1851 году получил третью медаль, на этот раз на Всемирной выставке в Лондоне. Тайна ржевских красильщиков после смерти Алексея Волоскова так и осталась тайной, хотя в лаборатории завода, куда раньше доступа никому не было, теперь толклось немало людей, начиная с мелких пройдох и кончая солидными дельцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20