В отличие от телекомментаторов других программ, он старался концентрировать внимание зрителей на новостях, а не на собственной персоне. И интервью в прямом эфире он строил по-своему: никогда не старался подвести к желаемому ответу ни зрителей, ни гостя программы.
Завидовали также его известности, ибо без Литвака не обходилось ни одно крупное событие.
Хай Литвак издавна обосновался на самом верху.
Рядом с ним за главным столом сидела его жена, Кэрол.
— Добрый вечер, — знаменитый голос наполнил зал. — Когда мне предоставляют возможность выступить, я стараюсь затронуть те темы, о которых меня наиболее часто спрашивают, независимо от того, хочу я говорить о них или нет.
В последнее время более всего мне задают вопросы о терроризме, вернее о том, должно ли телевидение показывать результаты террористических актов, не способствует ли оно тем самым пропаганде терроризма, не подвигает ли будущих террористов на новые безумства.
Я ненавижу показывать то, что вытворяют террористы. Я ненавижу читать об их деяниях. Я ненавижу сообщать об этом телезрителям. Наверное, в таком отношении к терроризму я не одинок.
Но не телевидение создало терроризм. Терроризм, как и любая другая форма преступления или безумия, заразителен. Он возобновляет себя сам.
Один случай терроризма вызывает два других, а потом идет цепная реакция.
Никогда еще этот социальный феномен, когда одни террористические акты стимулировали все новые и новые, не проявлялся столь ярко, как в начале двадцатого столетия.
А тогда никто и подумать не мог не только о выпусках телевизионных новостей, но и о самом телевидении.
Террористический акт — это событие. Это новости.
И наша работа — доносить новости до людей, нравятся они нам лично или нет.
— Сейчас, — прошептал Боб Макконнелл.
— Обвинять телевидение в распространении терроризма, — продолжил Хай Литвак, — только потому, что оно показывает последствия террористических актов, все равно, что убивать гонца, принесшего плохую весть…
Глава 11
В уединении спальни Кэрол говорила мужу: «…наверное, не смогу свыкнуться с этим, даже если доживу до ста лет».
— С чем?
— С тобой.
Из динамиков послышалось булькание.
Прежде чем уйти на обед, Флетч настроился на комнату Леоны Хэтч, номер 42, чтобы убедиться, все ли с той в порядке и, если потребуется, придти на помощь. Он ожидал, что на пленку запишется лишь похрапывание да «Хр-р-р-р-р».
Но удивительная машина сработала иначе.
Как и все государственное, она обладала собственной системой приоритетов.
Поначалу он услышал храп Леоны Хэтч из номера 42 по приемному блоку 22. Затем зажглась лампочка приемного блока 21 и из динамика раздался шум спускаемой воды в туалете номера 48, который занимал Шелдон Леви. Следом включился приемный блок 4 и Элеанор Иглз из четвертого «люкса» пожаловалась Флетчу: «…Одеваться к обеду, чтобы выслушивать глупости, изрекаемые Хаем Литваком. Ужасно! Но, не приди я, „Ти-ви гайд“ на трех страницах поминал бы мой снобизм и неуважение к этой звезде американской журналистики…». А уж потом приемный блок 2 донес до него разговор Кэрол и Хая Литвак из пятого «люкса».
По всему выходило, что приоритетным становился источник шума, регистрируемый микрофоном с меньшим порядковым номером.
Флетч просмотрел заимствованный у телефонисток список, с проставленными им самим номерами микрофонов и, к собственному удивлению, обнаружил, что разместил микрофоны едва ли не в полном соответствии с заложенной в машину схемой.
Во всяком случае, приемный блок 1 держал его в курсе происходящего в двенадцатом «люксе», куда перевели Лидию Марч и Уолтера Марча, младшего. Микрофон 2 стоял у Литваков в пятом «люксе», 3 — у Хелены и Джейка Уилльямсов в седьмом, 4 — у Элеанор Иглз в девятом. В третьем «люксе», пока пустующем, там убили Уолтера Марча, Флетч установил микрофон номер 5. В комнате 77, куда поселили Фредерику Эрбатнот — микрофон номер 23.
— Просто чудо, — похвалил Флетч доставшуюся ему машину. — Ходит, говорит, кричит «Мама!» и писает настоящим апельсиновым соком.
Хай Литвак довольно долго полоскал свое знаменитое горло. Весь этот процесс Флетч добросовестно зафиксировал на магнитофонной ленте.
— Взять хотя бы тебя, самого удачливого, самого уважаемого журналиста в стране, в целом мире, к тому же, мультимиллионера. А тем не менее, ты не можешь сказать все, что хочешь, всю правду, — укоряла мужа Кэрол.
— О чем ты? — голос Литвака звучал устало.
— Вот и в сегодняшнем выступлении ты говорил одно, а мне, о том же терроризме и телевидении, совсем другое.
Постельный разговор, начатый женой, не вызывал у Хая Литвака ничего, кроме скуки.
— Чем больше времени мы уделяем террористам и убийцам, тем больше желающих совершать акты террора и убийства лишь ради саморекламы. Я упомянул и об этом. Слишком много людей жаждут попасть в объектив телекамеры, даже с пистолетом в руке, в наручниках или лежа на мостовой, прошитыми пулями полицейских… что еще из сказанного внизу я должен повторить тебе? Я признал, что такое положение существует. Но я не знаю, что с этим делать. И никто не знает. Новости есть новости, и редко они бывают хорошими.
Женский вздох.
— Мне ты говорил иное.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Отлично понимаешь. Раз за разом ты повторял мне, что показ актов терроризма повышает рейтинг телепрограммы, а потому все компании стараются перещеголять друг друга. А особенно им нравится выносить на экран не итог, но сам процесс.
— Драматичность ситуации всегда берет зрителей за живое.
— Да, люди не могут оторваться от телевизоров, если видят себе подобных под дулами автоматов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53