Я знаю только черных, проклятых белыми людьми, но никак не Богом. Возможно, вы их имеете в виду? О, тогда я согласен с вами. Жизнь африканцев несравнима с нашей в той же степени, как моя жизнь с вашей – в особенности, если вы, в отличие от меня, не считаете себя животным».
Самые радостные моменты во время нашей продолжительной поездки по Африке были те, когда после дискуссий или посещений больницу нас появлялась возможность посидеть с коллегами за чашечкой чая или бокалом вина, ведя неспешный разговор. В наших спорах не было грубости, не было насмешек, мы обсуждали взаимоинтересующие проблемы, возражая или соглашаясь. У меня до сих пор в памяти эти беседы, давшие нам возможность обменяться мнениями, выразить свои идеи.
Я думаю, любой английский врач, если ему доведется побывать в Америке, будет потрясен роскошью и великолепием современных больниц. Больше всего меня поразило то, как много заботы и внимания уделяют тут каждому пациенту, стараясь обеспечить ему наибольший комфорт пребывания в больнице. Обеспечение питанием, можно без преувеличения сказать, было там на уровне гостиниц первого класса. У меня возникло сложное чувство, меня охватил стыд за наши английские больницы и одновременно не мог не пожалеть своих соотечественников, у которых было достаточно денег, чтобы возвести вот такие же прекрасные здания с таким же великолепным оснащением.
Но с другой стороны, я заметил, что английские женщины более приспособлены к жизни, чем американки, в особенности в отношении родов. В одном роддоме меня привели в комнату на двадцать коек, названную палатой для выздоравливающих. Там находились женщины, уже родившие детей, которые приходили в себя после медицинского вмешательства. При палате был многочисленный обслуживающий персонал, заботящийся об этих женщинах. Мне показалось неестественным наличие такого количества медсестер. Я поинтересовался, от чего же такого страшного приходят в себя эти женщины? Была ли необходимость в таком количестве помощников? На мой взгляд, конечно же, нет. В других странах окружают такой опекой только в крайне редких сложных случаях.
Я заметил, что над каждой кроватью был кран для подачи кислорода, этот газ был доступен для каждой женщины – ну, как газ для ее домашней плиты. Меня подвели к стенду, на котором стояли резервуары с кровью с учетом групп всех пациенток. Я был очень удивлен, услышав цифру проведенных переливаний крови. Я знаю, что вопрос: переливать или не переливать кровь в большей степени зависит от традиций в роддомах и от мнения конкретных клинических ассистентов при родах.
Затем мы направились в специальную палату для новорожденных. Младенцы после родов немедленно помещались на час в кислородную камеру, вне зависимости от того, проводилось ли при родах медицинское вмешательство или нет. Благодаря администрации больницы первый свой час вне утробы матери абсолютно здоровые младенцы должны были проводить в кислородных ящиках. Им не позволялось находиться в надежных руках матери, рядом с ее теплым телом. Они помещались в неестественную атмосферу (40 % кислорода, 75–80 градусов по Фаренгейту, приблизительно 70 % влажности). Можно представить, какой это было психологической поддержкой при вступлении в новую жизнь! Я поинтересовался, почему в этом роддоме считают, что лежать под колпаком в атмосфере, содержащей более высокий процент кислорода, для младенца полезнее, чем находиться в руках матери – в тепле и уюте? Неужели это считается более естественным продолжением жизни в утробе?
Затем мы зашли в комнату, расположенную рядом с палатой новорожденных. Честно признаюсь, поначалу я не понял назначения этой комнаты. Мне тут же объяснили, что это Банк молока, куда приходили педиатры, чтобы выписать рецепт молочной смеси для младенцев, матери которых не хотели кормить грудью. Я подумал, что это гениальное решение, которое особенно было бы уместным, если бы женщины вообще рождались без молочных желез.
Мне также рассказали, как происходит прием женщины в роддом. Ее помещали в родовую палату и начинали готовить к родам: делали клизму, брили, мыли и потом делали инъекцию. На мой вопрос мне ответили, что это инъекция, проводящаяся дежурным порядком каждой женщине, поступающей в роддом. Обычно роженицы находились во взвинченном состоянии, и им вводили успокаивающее средство. В родовой палате постоянно присутствовала медсестра, которая следила, как продвигаются дела у роженицы. Медсестра снабжалась инструкцией, что лучше всего не отвечать ни на какие вопросы пациенток, а просто просить их успокоиться. Роженице давали лекарства. Обычно это была инъекция атропина и 100–150 мг демерола в тот стрессовый момент, когда шейка матки расширялась в три-пять раз. Некоторые врачи предпочитали давать демерол и гиацин, иногда с дозой нембутола. Интересно, что если роженица не хотела делать инъекцию, то ее не заставляли, но, тем не менее, давали понять, что это было бы нежелательно, даже в том случае, если пациентка не испытывала острой боли.
Вся сложность ситуации была в том, что если женщине давали 100–150 мг демерола, ее реакция становилась замедленной, это снижало ее активную деятельность, а что еще хуже, усиливало негативное эмоциональное отношение к родам. Если ей давали гиацин, то, несомненно, чувство реальности происходящего у пациентки пропадало – частично или даже полностью.
Когда мы проходили мимо родовой палаты, я услышал женский крик. Как хорошо он был мне знаком! Он означал, что женщина очень напугана, что ей больно, что она пытается хоть как-то облегчить свое состояние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117