Какой она ходок!
Миссис Шелби с удовольствием прослушала весь этот разговор и решила, что теперь настала пора выступить и ей. Она спустилась на веранду, выразила Гейли свое сожаление по поводу происшедшего и стала уговаривать его остаться обедать, уверяя, что на стол будет подано незамедлительно.
Гейли не оставалось ничего другого, как проследовать в гостиную, что он и сделал с довольно кислой физиономией, а Сэм, скорчив немыслимую гримасу ему вслед, с важным видом повел лошадей на конный двор.
– Видал, Энди? Нет, ты видал? – сказал Сэм, зайдя за конюшню, после того как лошади были привязаны. – Как он ругался, приплясывал, топал ногами, – ну просто загляденье! А я сам себе говорю: «Ругайся, ругайся, старый черт! Сейчас, – говорю, – тебе лошадку подавать или подождешь, когда поймаем?» Ох, Энди! Забыть его не могу!
И оба они, привалившись к стене конюшни, захохотали во все горло.
– Ты бы видел, как он на меня стрельнул глазами, когда я подвел лошадь. Убил бы на месте, будь его воля! А я стою как ни в чем не бывало – смирненький, знать ничего не знаю, ведать не ведаю.
– Видел, видел! – сказал Энди. – И хитер же ты, Сэм! Настоящая лиса!
– Что верно, то верно, – согласился Сэм. – А миссис стояла у окна и смеялась. Я заметил, а ты?
– Где там заметить – я носился как угорелый! – сказал Энди.
– Вот видишь, Энди, – сказал Сэм, не спеша принимаясь чистить лошадь Гейли. – Я человек замечательный, потому что такая у меня привычка – все замечать. Это очень важно Энди. И я тебе тоже советую: развивай в себе эту привычку с молодости. Ну-ка, подними ей ногу, Энди. Так вот, Энди, некоторые негры бывают замечательные, а некоторые нет. В этом вся и разница. Разве я не заметил с утра, куда ветер дует? Разве я не заметил, чего нашей миссис надобно, хотя она ни словом об этом не обмолвилась? Значит, я, Энди, замечательный. Ничего не поделаешь – талант! У разных людей и таланты разные – у одних больше, у других меньше, но усердием многого можно добиться.
– Если б я тебе не шепнул кое-что сегодня утром, не был бы ты таким замечательным негром, – усмехнулся Энди.
– Энди, – сказал Сэм, – ты мальчик смышленый, далеко пойдешь. Я тебя, Энди, всегда рад похвалить и ничего не вижу в том зазорного, если позаимствую кое-что у такого, как ты. Каждый из нас может дать промах, Энди, так чего же зря нос задирать? А теперь, Энди, пойдем к дому. Чует мое сердце, что сегодня миссис велит накормить нас повкуснее!

ГЛАВА VII
Борьба матери

Невозможно представить себе человеческое существо, более жалкое и одинокое, чем Элиза, когда она направила свои шаги прочь от хижины дяди Тома.
Страдания мужа и опасность, подстерегавшая его ежеминутно, опасность, грозившая ребенку, – все это слилось в ее сознании с гнетущим ощущением риска, которому подвергалась она сама, покидая родное гнездо и лишаясь защиты любимой и уважаемой покровительницы. Ее терзала и разлука с местами, с которыми она так сжилась, – с усадьбой, знакомой с детства, с деревьями, под которыми она играла, с рощей, куда в прежние счастливые времена молодой муж водил ее гулять. Все это вставало теперь перед ней в холодном, ясном свете звезд и словно упрекало ее, спрашивая: куда же ты бежишь из такого дома? Но сильнее всех этих сожалений была материнская любовь, граничившая в минуту такой страшной опасности чуть ли не с безумием.
Гарри был уже большой мальчик, и Элиза обычно водила его за руку. Но сейчас ее пугала даже мысль о том, чтобы выпустить сына из своих объятий, и, быстро шагая по дороге, она судорожно прижимала его к груди.
Подмерзшая земля похрустывала у Элизы под ногами, и она вздрагивала от этих звуков. Слетающие с ветвей листья, колеблющиеся тени заставляли трепетать сердце несчастной женщины, заставляли ее ускорять шаги. Она сама не понимала, откуда у нее берется столько сил, ибо каждый новый приступ страха словно удесятерял их, а ноша ее казалась ей легкой, как перышко.
Гарри спал. Он разгулялся было после необычного ночного пробуждения, но мать не давала ему вымолвить ни слова, обещая спасти его, если только он будет молчать, и мальчик затих, обвив ручонками ее шею, а когда сон стал одолевать его, спросил:
– Мама, мне нельзя спать?
– Можно, родной, спи, спи.
– А если я усну, он меня не отнимет у тебя?
– Нет, что ты! – воскликнула мать, побледнев еще больше, и ее темные глаза вспыхнули.
– Правда, не отнимет?
– Нет, нет! – повторила она, сама испугавшись своего голоса – таким чужим он ей показался.
Мальчик устало склонил голову на плечо матери и скоро уснул. Какой пыл, какая сила сквозили в каждом движении Элизы, чувствовавшей у себя на шее теплые ручки и безмятежное дыхание сына! Нежное прикосновение доверчиво прильнувшего к ней ребенка пронизывало ее словно электрическим током.
Границы усадьбы, аллея, роща промелькнули как во сне, а Элиза все шла, не убавляя шага, не задерживаясь ни на минуту, и розовые рассветные лучи застали ее на широкой проезжей дороге, далеко от знакомых мест.
Со своей хозяйкой она не раз бывала в гостях у родственников Шелби, живших в маленьком поселке Т., на берегу реки Огайо, и хорошо знала эту дорогу. Дойти туда, перебраться на другой берег – вот как рисовался ей неясный план побега.
Когда на дороге стали появляться проезжие – верхом и в тележках, – Элиза с быстротой соображения, свойственной человеку в минуту опасности, поняла, что ее торопливый шаг и взволнованный вид могут заинтересовать посторонних людей и возбудить в них подозрения. Поэтому она спустила ребенка с рук, оправила на себе платье и капор и пошла медленнее, стараясь соблюдать спокойствие и чинность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18