Мальчик затянул звучным, чистым голоском капризную негритянскую мелодию, сопровождая ее забавными и очень ритмичными движениями рук, ног и всего тела.
– Браво! – крикнул Гейли, бросая ему дольку апельсина.
– А теперь покажи, как ходит дядюшка Каджо, когда у него разыграется ревматизм, – сказал мистер Шелби.
Гибкое тело мальчика мгновенно преобразилось: он сгорбился, скорчил унылую гримасу и, схватив хозяйскую трость, по-стариковски заковылял из угла в угол, то и дело сплевывая направо и налево.
– А теперь, черномазый, изобрази дедушку Элдера Робинса. Ну, как он поет псалмы?
Пухлая мордочка малыша вытянулась, и он с необычайной серьезностью затянул гнусавым голосом молитвенную мелодию.
Оба джентльмена расхохотались.
– Браво, браво! Ну и молодец! – воскликнул Гейли. – Уморительный мальчишка. А знаете что, – он вдруг хлопнул мистера Шелби по плечу, – подбросьте его мне в придачу к Тому – и дело с концом!
При этих словах дверь бесшумно отворилась, и в комнату вошла молодая – лет двадцати пяти – квартеронка.
Достаточно было перевести взгляд с этой женщины на мальчика, чтобы признать в ней его мать. Те же большие темные глаза с длинными ресницами, тот же волнистый шелк черных кудрей.
– Ты что, Элиза? – спросил хозяин, когда она остановилась и нерешительно взглянула на него.
– Простите, сэр, я ищу Гарри.
Мальчик подбежал к матери, показывая ей свою добычу, собранную в подол платьица.
– Вот он, можешь его увести отсюда, – сказал мистер Шелби.
Она подхватила ребенка на руки и быстро вышла из комнаты.
– Черт возьми! – с восхищением воскликнул работорговец, поворачиваясь к мистеру Шелби. – Да на такой красавице в Орлеане состояние нажить можно! У меня на глазах по тысяче долларов платили за женщин, которые вашей в подметки не годились.
– Я не собираюсь наживать состояние на Элизе, – сухо сказал мистер Шелби и, чтобы переменить тему разговора, откупорил новую бутылку вина и спросил собеседника, как оно ему нравится.
– Отменное, сэр! Первый сорт! – ответил работорговец, потом фамильярно похлопал мистера Шелби по плечу и добавил: – Ну, сколько вы хотите за эту красотку? Сторгуемся? Какая ваша цена?
– Она не продается, мистер Гейли, – сказал тот. – Оцените ее хоть на вес золота, моя жена все равно с ней не расстанется.
– Э-э, женщины всегда так говорят, потому что не знают цены золоту! А покажите им, сколько можно купить на такие деньги часиков, страусовых перьев и всяких там безделушек, и они сразу пойдут на попятный.
– Об этом даже и говорить не стоит, Гейли. Я сказал нет, значит нет, – твердо ответил Шелби.
– Ну, хоть мальчишку-то отдайте, – настаивал работорговец. – Сами видите, я за ценой не стою.
– Да зачем он вам понадобился? – воскликнул Шелби.
– А у меня есть один приятель, который занимается скупкой красивых мальчишек. Подрастет такой красавчик, он его и продаст на рынке. Это, конечно, предмет роскоши, их больше берут в лакеи. Товар дорогой, только богачам по карману. Зато какое украшение для ваших хором, когда красивый лакей и дверь открывает и за столом прислуживает! На них можно хорошо заработать, а этот чертенок к тому же такой шустрый да голосистый – самый что ни на есть лучший товар.
– Мне бы не хотелось его продавать, – задумчиво сказал мистер Шелби. – Дело в том, сэр, что, будучи человеком гуманным, я не могу отнимать ребенка у матери, сэр.
– Вот оно что! Да, я вас понимаю. С женщинами иной раз лучше не связываться. Пойдут слезы, вопли – неприятно! Очень даже неприятно! Но у меня, сэр, дело поставлено так, что обходится без этого. Отправьте-ка вы ее куда-нибудь на денек, а то и на недельку, и все обойдется тихо, спокойно. Вернется домой, а дело уж сделано. Ваша супруга подарит ей сережки, или новое платье, или еще какую-нибудь мелочь, вот она и утешится.
– Боюсь, что нет.
– Да будет вам! Не равняйте вы негров с белыми. Если правильно браться за дело, с них мигом все скатывает. Некоторые говорят, – доверчиво понизив голос, продолжал Гейли, – некоторые говорят, будто на нашей работе черствеешь душой. Что касается меня, так это неправда. Ведь многие что делают? Вырвут ребенка у матери из рук и выставляют его на продажу, а она тут же криком кричит. Я так не могу. Разве это дело? Одна порча товара. После этого некоторые женщины и работать не могут. Помню, была одна в Орлеане – писаная красавица, так ее до того довели, что совсем стала никудышная. Покупатель брал только одну мать, без ребенка, а она горячая была, настоящий порох. Вцепилась в своего малыша, несет невесть что, бьется. Даже вспомнить страшно! В конце концов мальчишку отняли, а ее посадили под замок. Ну, тут она вовсе рехнулась, а через неделю померла. Тысяча долларов – брошенные деньги, а почему? Потому что не умеют обращаться с таким товаром. Нет, сэр, добром скорее возьмешь. Это я по собственному опыту знаю. – Работорговец откинулся на спинку стула и с добродетельным видом скрестил руки на груди.
Разговор этот, по-видимому, представлял для Гейли немалый интерес. Не дождавшись ответа от мистера Шелби, который в раздумье чистил апельсин, он заговорил снова, будто не в силах противостоять стремлению к истине, побуждавшему его добавить еще несколько слов:
– Расхваливать самого себя не годится, но что верно, то верно. Про Гейли идет такая слава, будто у него что ни партия, то все негры как на подбор: сытые, гладкие, молодец к молодцу. И смертность меньше, чем у других. Вот что значит умело вести дела, сэр. У меня, сэр, все строится на гуманном обращении!
Мистер Шелби не нашелся что ответить на это и ограничился одним:
– Вот как?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18