– Нашенские места, – шепнул он пересохшими от волнения губами. – Здесь и запахи, каких нигде не почувствуешь.
– А мать мне писала…
– Я и сам думал, ничего не узнаю. Дело совсем не в новых постройках.
– В первую очередь…
– Сходим на кладбище. Отец твой когда умер?
– Ленке было два года. После его похорон я в Озерное не ездила. А еще хочу зайти…
– В школу. Кто-нибудь из старых преподавателей должен остаться.
Нина никак не могла привыкнуть к тому, что Ефимов на ходу перехватывал ее мысли, так же чувствовал, как чувствует она, заранее знал, что Нина может попросить и спросить, безошибочно упреждал все ее желания. «Хочу, чтобы Федюшкин меня поцеловал», – загадывала она и ждала. Будто они договорились о такой игре. И когда он наклонялся и касался губами ее лица, Нина тихо и счастливо смеялась. Ефимов не спрашивал, чему она смеется, он это знал, Нина была уверена.
Она тоже, сама не понимая как, угадывала, что хочет спросить Ефимов, о чем думает. Сейчас вот, она это чувствовала, с беспокойством думает, у кого им жить в Озерном.
– Не мучайся, Федюшкин, – сказала Нина, – жена я тебе, и мы сразу пойдем в твой дом.
Он благодарно пожал ей руку.
Когда поезд, уже сбавив ход, втягивался на станционные пути, и за вагонными окнами поплыли крыши сельских домиков, она почувствовала беспричинно подступающий страх. Он надвигался тяжелой, как из бетонного раствора, волной, пеленая ей руки и ноги, сковывая мышцы шеи и плеч, вползая в душу. «Я ведь знала, знала, – успела подумать Нина. – Так не бывает, не может быть, чтобы все на свете было хорошо… Что-то обязательно должно случиться плохое…» И от того, что она сразу догадалась, что именно с нею происходит, боль полоснула по сердцу остро и глубоко.
И память Нины мгновенно выхватила из прошлого другой месяц май, другой поезд, в котором судьба так неожиданно свела ее с Федором после десятилетней разлуки. Она словно заново увидела, как вошел он в купе, швырнул на верхнюю полку портфель, фуражку и сел, уставившись неподвижным взглядом в пол. Его локти прочно уперлись в расставленные колени, а сквозь пальцы рук упруго выползла белая грива не по-военному длинных волос. Видение было настолько отчетливым и дорогим ей, что Нина изо всех сил сжала зубы: не закричать бы от раздирающей сердце боли. Ей, как тогда, остро захотелось уткнуться Ефимову в шею мокрым от слез лицом, расслабленно припасть к его груди и со знобящей нежностью целовать ему руки, исступленно просить прощения за свою эгоистичную, неуступчивую любовь, принесшую ему столько мук и страданий.
Только бы схлынула, только бы отпустила эта тяжелая, перекрывшая доступ свету и воздуху волна цепенящего страха.
Только бы схлынула, только бы отпустила… Нина смутно почувствовала, как Ефимов бережно уложил ее на постель и беззвучно рванул еще не открывавшееся с зимы вагонное окно. В купе освобожденно потекла прохлада обласканных солнцем полей, пахучий родной ветерок, звенящая тишина и пробивающийся из безбрежной синевы просветленный тревогою голос:
– Я с тобой… Не бойся… Все будет хорошо.
Ленинград – Дубулты
1983 – 1986

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241