И не смейте, не смейте нам говорить своими радиоподголосками, что все было напрасно! Потому что зашли мы далеко, заблудились крепко, но как выберемся на твердую дорогу, мы вас нашей невиноватостью так по башке…
Из-за кадки с мандаринным деревцем вдруг раздался нежный звон кремлевских курантов. Волейбольная Катя ринулась туда, схватила красный телефонный аппарат и поднесла его хозяину. Тот поспешно вскочил, отер салфеткой руки и губы, взял трубку.
– Да, Емельян Степанович… Так точно… Что вы, Емельян Степанович, как можно… Когда? Через час?… Есть прибыть через час… С нашим удовольствием… Премного благодарен… Есть привезти обеих… Ох вы и шутник, Емельян Степанович!.. Да когда же я отказывался выпить?! И все остальное, конечно… Как пионер – всегда готов!
Павел Касьянович бережно положил трубку на место и горестно покачал головой.
– Сам зовет… Надо же – как неудачно совпало. Посадит за стол – что я буду делать? В меня уже не лезет. Ай-я-яй… Такая обида начальству… Ты, Гуля, скажи Степке, чтобы подавал не «Чайку», а «виллис». Поедем в объезд, через Малые Цапельки. Там дорога в таких ухабах – может, меня и вывернет наизнанку, очистит желудок… А вы потерпите. Да-да, и вас обеих велел привезти… Ему как раз старую индийскую фильму доставили, с Радж Капуром, а он любит, когда вы вместе с ним в зале плачете… Что значит «не проймет», что значит «не сможете»? Луковицу с собой возьмите, прысните в глаза друг другу. Чтобы мне слезы градом катились! С начальством не шутят…
Важная неспешность Павла Касьяновича улетучилась, заменилась школьниковой прытью. Он бегал по столовой, отдавал распоряжения, примерял у зеркала приносимые ему пиджаки и френчи, подставлял то один, то другой ботинок под сапожные щетки, мелькавшие в Катиных руках. Мелада сидела за столом молча, уставясь на блюдце с надкушенной сливой. Отец чмокнул ее в затылок, велел быть умницей, развлекать гостя, их не ждать. Специальные киносеансы у «самого» идут не по расписанию.
В дверях он столкнулся с довольным, запыхавшимся ректором:
– Все нашел, Павел Касьянович, все выяснил. Наших под ружьем было пятнадцать миллионов, а ихних всех вместе с союзниками восемнадцать. Пушек, танков, самолетов, кораблей…
Но Павел Касьянович только буркнул: «Пропади ты с глаз, милитарист чертов, поджигатель несчастный», отодвинул его с дороги и пошел к поданному автомобилю. Дамы поспешно устроились на заднем сиденье, хозяин сел рядом с водителем. Ректор еще некоторое время стоял посреди двора и обиженно выкрикивал вслед удаляющимся огням «виллиса»:
– Танков американских… английских… советских… Пушек дальнобойных, гаубиц, минометов… Реактивная артиллерия… Самолетов-истребителей… самолетов-бомбардировщиков… а также боевых кораблей…
Антон проснулся настороженным, бодрым, с предчувствием удачи, со сладким привкусом подававшихся к чаю местных ореховых конфет, название которых он не мог вспомнить, потому что его вытеснило похожее название трехстворчатого зеркала, стоявшего у стены в отведенной ему комнате – «трельяж». Он взглянул на светящиеся стрелки своих штурманских часов. Семь вечера. Пора. Пора действовать самостоятельно. Ни переводчицы, ни шоферы ему больше не нужны. Хватит держаться за женское плечо, хватит подвергать ее риску, выбивать из-под ног островок налаженной жизни.
Он тихо оделся, сунул в карман пиджака припасенную фляжку канадского бурбона. Ковровая дорожка на полутемных ступенях скрадывала звуки шагов. Стены старинного дома умели проглатывать эхо, не отозвались даже на звяканье дверной цепочки. Он обогнул фонтан во дворике, отодвинул задвижку калитки. Вышел на улицу.
Подсвеченные розовым тучи собирались в темных небесных углах на свои ночные затеи. Редкие прохожие оглядывались и смотрели вслед безнадзорному иностранцу, словно прикидывая, пора сообщать начальству про непорядок или оставить это нужное дело другим.
Антон свернул наугад направо и оказался на набережной. За рекой тянулась длинная крепостная стена. Старинные башни с бойницами, белая колокольня, высокий собор, пять позолоченных луковиц в вечернем небе… Подъезжая к городу, Мелада не удержалась и высыпала на его голову ворох подрумяненных туристских сказок. Тысячелетняя история, расцвет культуры, фрески в церквах, торговля со всем миром… В течение трех средних веков эти стены отбивали немцев, татар, литовцев, поляков… А потом без боя, устало и добровольно открыли ворота Москве. Что-то, видимо, знала эта загадочная Москва уже тогда, чем-то умела приманивать, подгребать под себя земли, просачиваться в города, завлекать народы. Уж не той ли самой «невиноватостью», о которой толковал за столом подвыпивший Сухумин? Не этим ли сладким наркотиком продолжает она заманивать желторотых со всего света и в наши дни? А ты потом отправляйся вызволять их за тридевять земель, тащи обратно в мир, где всяк за себя и всяк навсегда виновен.
Закатное солнце учинило короткий пожар в окнах собора и пропало за тучами. Пассажирский кораблик подобрал с пристани последнюю стайку туристов, затарахтел в сторону озера, раскачал рыбацкие челноки у берега. Круглые глазастые башни из-под нахлобученных шлемов высматривали вечного врага – залесного, заречного, заозерного. Антон попятился под этим взглядом и свернул обратно в переплетение городских улиц.
Он не очень хорошо представлял себе, что ему нужно искать. Но если в этом городе живут не одни вечерние старухи с кошелками, если есть люди помоложе, должны же они где-то встречаться, гулять, выпивать, знакомиться, драться, танцевать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170