А отцу Колхидонова назначено было погибнуть со всей семьей в ссылке, не понюхав табаку. А моему догадливому деду было назначено вовремя убежать от победы недогадливых. А бригадиру назначено отнимать у вас последнюю трын-траву. И никто никогда ни в чем не виновен.
– Точно! А тебе назначена, вишь, легкая доля – котов кормить. А Толику Сухумину было назначено потерять все пальцы на левой руке во время военных учений девятой мотострелковой дивизии по взятию города Стокгольма. Но никому пока не известно, назначено ли девятой мотострелковой взять город Стокгольм или назначено лечь костьми на балтийском дне посреди своих же подлодок.
Антон задумался. Было что-то необычное, что-то заманчивое в простодушном трюке, которым Феоктист переиначивал людские затеи, невзгоды, удачи, беды. В этой благостной картинке не оставалось места Горемыкалу. Вернее, он был – но уже не как злой и опасный враг, а как бесстрастный вестник. Он только возвещал, кому что назначено. Бороться с ним было бы даже не столько наглостью и самоуверенностью, сколько недомыслием.
Горемыкал величественно скользил над миром и раздавал судьбы и роли. «Ты, сосна, стоящая над обрывом, – тебе осталось стоять еще три зимы и три лета, а потом назначено рухнуть кроной в воду и пролежать так еще восемь лет, пока тебя не распилят на костер туристы, приплывшие на байдарках из независимой Эстонии. А тебе, плеснувшая над водой плотвичка, назначена встреча с большим окунем, дремлющим пока в глубине третьей излучины. А тебе, пушинка чертополоха, назначено быть унесенной ветром, пронестись над лесами и долинами, над железными мостами и дымящими паровозами, опуститься у ограды монастыря близ речки Сороти и прорасти роскошным цветущим кустом, на радость длинной очереди к рукотворному могильному памятнику, в которой тунгус, финн и калмык до сих пор спорят, кому за кем назначено стоять».
– Эх, не гордись, Антоша! – со вздохом произнес Феоктист. – Не гордись перед нами. Ведь и у нас бывало всего вдоволь, не хуже, чем у вас в американской сторонке.
– Когда это? во времена вина и роз, под властью Царей и императоров?
– Зачем же. Еще раньше, еще до царей. В Америке вашей тогда одни дикие индейцы скальпы друг с друга сдирали. А у нас уже Псковская республика была. Богатейшая! В церквах иконы сияли, базары ломились от снеди, в пшенице конь пропадал, в реке между рыб весло было не просунуть. Враг на границу ступить не смел, а купцы ехали за товаром со всего света. И это все подлинная правда, в книгах у Аркадия Макаровича навеки запечатанная.
– Кто такой Аркадий Макарович?
– Наш разлюбимейший дачник, родное сердце. Приедь ты на неделю пораньше – еще застал бы его. Такой благолепный, такой золотой человек, каких уж почти и не осталось. Все лето он старикам крыши латает бесплатно, дрова заготовляет, огород поливает. А как испортится погода, то либо свои книжки пишет, либо из чужих нам про старину читает. От него мы всё и узнали, как славилась Псковская земля. Что Москва? Она татарщиной заразилась и туретчиной, и половецкие замашки там остались. Она ведь и под монголами бывала не раз, и под ляхами, и под французами. А мы, псковские, всегда от врагов отбивались.
– …В Москве купцы цены, бывало, задерут до небес и стоят на пустом базаре, ждут, когда к ним заморского простака занесет, чтобы его надуть, облегчить душу. А к нам караван за караваном стекались. Потому что у нас все без обману было, любой товар – первый сорт. Капитал всегда в почете и всему отсчет давал, хоть на базаре, хоть в суде. Выбьешь зуб – плати двенадцать гривен. Украдешь бобра из ловушки – тоже двенадцать. Просто по морде съездить кому-то захочется – уплати три гривны и бей на здоровье. Также и на убийство свои расценки. За простого мужика – сорок гривен, а за княжьего мужа – уже восемьдесят. И баб тоже задаром убивать не разрешалось: двадцать гривен вынь да положь за каждую. Вот как наши псковские закон уважали. Тем и держались.
– И куда же это все подевалось? То есть я хочу спросить: когда и за что вам было назначено завоеваться отуреченной Москвой?
– Ты брось это, брось! Молод ты еще, Антоша, надо мной насмешки играть! А ежели ты опять хочешь вылезть со своим «почему?» дурацким, то я тебе…
От волнения Феоктист нарушил правильный ритм толчков, дал лодке уйти под собой дальше, чем было нужно, потерял равновесие и повис на увязшем в дне шесте, болтая ногами над самой водой. Течение начало заворачивать нос потерявшего управление челнока. Антон лег животом на борт, свесил ноги в воду, стал на илистое дно.
– …то я тебе скажу, – кричал с шеста разгорячившийся Феоктист, пока Антон брел назад по пояс в воде и подсовывал просмоленное днище под его болтающиеся ноги, – скажу, как наши старики говаривали: потому это случилось, что искуса не выдержали! За Божьими дарами Бога забыли! Гляди, Антоша, как бы и у вас того же не вышло! Потому что не видать Господа за «кадильяком» вашим, да за ананасом, да за гологрудой красоткой, да за стеклянной дачей под пальмами! Покайтесь, пока не поздно!
Они вернулись в деревню под вечер. Коллекция луговых трав, собранных на восьмой излучине, остывала у Антона между страницами гербария. Силуэты банек на берегу чернели вразброс по желтому небу, как декорации театра теней. Солдатка Валентина гнала домой деревенское стадо из семи последних нетучных коров, мычавших в предвкушении вечерней буханки, выпеченной из мичиганского хлеба. На деревянных мостках Толик Сухумин чистил рыб с прокушенными спинами. Эскадра колхидоновских гусей проплыла на фоне зеленой стены камыша. И над всей этой мирной картиной издалека вырастал, обещал, нависал, манил, приближался шум автомобильного мотора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170