На 52 градусах северной широты и 45 градусах западной долготы даже коммунистический покер не спасал от скуки.
Через несколько минут Рональд Железная Ладонь поднялся в рубку. До его вахты оставалось полчаса. Антон почувствовал, как кожа на затылке напряглась в болезненном ожидании. Что он начнет? Бег на месте, бокс с гантелями, прыжки на скакалке? Рональд, упражняясь, никогда не задевал его, но все равно ощущение было неприятным. Может человек хоть тонкий слой пространства вокруг себя считать своим? Особенно когда кругом – миллионы кубометров пустоты? Правда, на палубе сегодня было довольно холодно. Недавно он случайно узнал тайну штурмана, и теперь ему не хотелось встречаться с ним глазами.
– Наша парочка опять отправилась в постель, – сказал Рональд. – Никогда раньше не замечал, что перегородки между каютами такие тонкие. Вы что-нибудь знаете о звукоизоляции?
– В кладовке есть поролоновые матрасы.
– Иногда мне кажется, что они продолжают препираться, даже занимаясь любовью.
– Я видел, вы опять проигрались.
– Угу. Но это к лучшему. После выигрыша Пабло-Педро перестает ненавидеть меня. На час, на два. Вчера даже говорил со мной почти сочувственно. Сказал что иногда на него находит слабость и он начинает жалеть эксплуататоров. За их обреченность. Я сказал, что моя семья – лесорубы из Монтаны. И сам я всю жизнь живу на зарплату. Почему же меня нужно зачислять в эксплуататоры? «За размеры, – сказал он. – Люди выше шести футов ростом автоматически причисляются к классу угнетателей. И разговор с ними будет короткий». Наверное, он не может простить мне, что я запираю его в чулан. Но ведь это всегда – по вашему приказу. А вам он симпатизирует.
Антон бросил быстрый взгляд на лицо штурмана. Бедный Рональд. Еще в студенческие годы он был всегда тем, кому не доставалось билета на футбол, девушки на танцах, места в машине, бутылки пива на вечеринке.
– Да, матрос нам попался – не подарок. Эта прихоть адмирала Козулина еще выйдет нам боком.
– Позавчера он был почти красноречив. Он описывал, как ему отвратительны мои бицепсы. И мой прямой нос. И светлые волосы. И широкие плечи. Мои зубы так и просятся, чтобы их выбили бейсбольной битой. Моим тренировочным костюмом он заставил бы меня подтирать масло в машинном отделении. То, что я никогда не ругаюсь, кажется ему пошлым лицемерием. Не пью, не курю, не колюсь – это от трусости и жалкого цепляния за жизнь Если он еще раз заметит, что Линь Чжан толкает меня бедром, он обольет меня – заметьте, не ее, а меня! – кипящим супом. Уж и не помню, когда я был объектом таких сильных чувств.
Что правда, то правда – сильные чувства с Рональдом как-то не вязались. Он всегда был где-то рядом, на подхвате, готовый помочь, улыбнуться, дать ключ от комнаты, вовремя исчезнуть. Никогда ни к кому он не лез с рассказами о том, что его волновало и занимало по-настоящему. Если он когда-нибудь, размякнув от рюмки вина, давал себе волю, его нелегко было понять без учебника анатомии в руках. «Вчера я весь день работал над quadriceps femoris… Массаж, разминка динамичная и статическая, вибрационная нагрузка… Говорят, есть древнее японское упражнение, его используют борцы дзюдо… Оно натягивает сухожилие gluteus m?dius. Мне обещали достать видеозапись. Если хотите, я дам вам знать… Кстати, мне кажется, вам следует обратить внимание на extermus abdominis… Все же мне кажется, что абсолютное обезжиривание его нежелательно… Это – погоня за эффектом, крайности позеров. Жировой слой необходим мышечному слою и как теплоизоляция, и как питательная среда. Что же касается obliquus externus…»
Нет, надо отдать Рональду должное – в такие монологи его заносило нечасто. Он уже понял и примирился с тем, что друзья неспособны разделить его главную страсть. Таинственное движение соков и сил в собственной плоти не зачаровывало их. Они были жадными дикарями. Они выжимали из собственного тела все, что могли, и замечали его только тогда, когда оно, истощенное и измученное, заставляло их делать перерыв в погоне за развлечениями. Или в трудах. Они выжигали участок, сеяли случайные семена, срывали жалкий урожай, перекочевывали дальше – в следующий день, месяц, неделю. Права Сьюзен, во всем права: племя кочевников, доисторические неандертальцы.
Рональд огорчался этим, но не пытался их просвещать. Если человек слеп к чуду – что тут можно сделать? К чуду крови, бегущей в подкожных реках – почти рядом, почти на виду, – к чуду вдохов и выдохов, к чуду гладких, скользящих друг по другу суставов, к тайне сужающегося и расширяющегося зрачка, к загадке сцепления позвонков. Ему не нужны были единоверцы, он готов был совершать свои обряды и поклоняться в одиночку. Ведь проповедничество требует противоборства, а противоборства Рональд не выносил ни в каком виде.
В студенческие годы тренеры футбольные, баскетбольные, боксерские обхаживали его, восхищенно охлопывали, как коня, заманивали к себе. Он только качал головой, отходил. Даже те состязания, в которых соперники не касались друг друга, а, скажем, неслись рядом, крутя педали велосипедов или налегая на сверкающие весла, таили что-то отталкивающее для него. Даже игры, разделявшие противников сеткой, не обладали нужной ему чистотой. Только там, где тело боролось один на один с силами природы – с тяжестью, инерцией, давлением воздуха, сопротивлением воды, – только этим схваткам он мог отдаться самозабвенно, всей душой. Он поднимал штангу, метал копье, прыгал в высоту и длину, отжимался на турнике, плавал, нырял – но всегда один. Он исчезал, заболевал, ускользал, когда дело доходило до участия в соревнованиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170